Лев Якименко - Судьба Алексея Ялового

— Достает? — спросил генерал и мотнул головой в сторону смутно темневшей на дальнем холме церкви.

Тут в сумеречном лунном свете разглядел я его поближе. Узкие лезвия глаз. Набрякшие, утомленные веки. Лицо морщинистое, с запавшими щеками. Скорбно-строгий изгиб рта.

Сказал:

— Плохо маскируетесь. Запасные позиции не годятся.

Приказал подбежавшему Борису переоборудовать.

— Вон, поближе к тем ветлам. Поднять высоту снежного вала. Для минометов выдолбить углубления в земле. Выкрасить минометы в белое, мел есть, можно получить на складе.

Поинтересовался, по каким целям ведем огонь. Какой режим обороны противника? Откуда ведут огонь по нашим минометам?..

Спросил о потерях. Как-то неожиданно, по-домашнему, горестно покряхтел:

— Многовато, сынок, а?..

Борис двинул плечами: война.

Генерал, глядя на Бориса своими узкими похолодевшими глазами, с очевидным раздражением сказал:

— Одни дураки все на войну спихивают. Ты как будто не из таких. Война — наука. Кроме всего прочего, наука и о том, как побеждать возможно меньшей кровью. Слыхал об этом?

Тут вмешался Виктор. Дерзко, мне показалось — даже с вызовом, он сказал:

— Видимо, многие слыхали, товарищ генерал. Теоретически. А вот практически что-то пока не видно…

На пятках, по-молодому генерал оборотился к нему:

— Кто таков? Откуда? Студент? МИФЛИ? Это что такое — МИФЛИ? (Генерал произносил это слово с ударением на первом слоге, подозреваю, не без умысла.)

— Теперь понятно. — Пошутил: — А то слов напридумывали, не поймешь: кобелей там причесывают, щетину палят или студентов обучают…

Посерьезнел, построжал:

— Стал быть, сколько же тебе лег надо было обучаться? Пять. А возле миномета ты за сколь управляться научился? За неделю?! — недоверчиво покачал головою. — Что-то скоро, даже по военному времени. Командир роты говорит — три месяца обучались, а практически уже в боях. Вот видишь. И вся дивизия у вас такая. Золотые люди. Добровольцы. Коммунисты, комсомольцы. А воевать не умели. И у командиров, по большей части из запаса, боевого опыта никакого. Вот, сынок, все и отлилось кровью… А с этой дивизией, — голос у генерала поднялся, зазвенел, — до самого Берлина дойти можно…

— Кресты бы взять, — хмуро заметил Виктор.

— Вот и я про то же, — согласился генерал.

И совсем другим, построжавшим командирским голосом наставительно добавил:

— Со старшими по-уставному разговаривать надобно. Хоть и мал срок, а обучиться пора бы. Тем более политрук роты. Говоришь дерзко, непочтительно, как будто не ты им, а они тебе подотчетны.

И, повернувшись к мордастому парню, адъютантом тот был, что ли, приказал:

— Запиши фамилию. При первой же возможности направим на курсы командиров. Обучится, ротой будет командовать, а то и батальоном. Из таких, бывает, добрые люди выходят.

На следующую ночь после посещения генерала взяли хуторок, лежащий справа от нас в лощине. Просто взяли. Даже удивительно. Артиллерийские разведчики понаблюдали за ними. В одну ночь, впереди наших минометов на склоне, обращенном к немцам, оборудовали огневые позиции, подвезли на лошадях, а затем на руках спустили две полковые пушки. На рассвете ударили по домикам прямой наводкой, да так удачно угадали, что наши стрелки, человек пятнадцать, без единого выстрела заняли хутор. А пушки в это время уже катили обратно.

Готовились к взятию Крестов.

Накануне намеченного решающего штурма, ночью, к нам пришел комиссар полка. Высокий, худое лицо, светлые холодноватые глаза. Его сопровождали автоматчики, он тоже был с автоматом, в маскировочном халате. Мы уже знали: он поведет полк в атаку. Поступил приказ из штаба армии взять Кресты во что бы то ни стало. Нам еще с вечера начали подвозить мины.

— Все, что есть, отдадим вам, — сказал комиссар.

Он называл нас по фамилиям, видимо, Калоян что-то такое рассказывал о нас. И он запомнил.

— Придавите их. Они по ходам сообщения во время артподготовки уходят в церковь, а потом возвращаются. Перекройте им ходы сообщения. Не дайте бегать сюда-туда. Артиллерия тут не поможет. Ваши минометы смогут… К орденам представим! — У комиссара дрогнули уголки губ. Что-то вроде улыбки получилось. Неловкой и словно бы извиняющейся. Он гладил рукой в перчатке ствол миномета и смотрел, нет, не туда, куда должен был уйти, а в глухую, подсвеченную сумеречным сиянием снега ночь, туда, где должна была быть Москва, родной дом… На мгновение в дрогнувшем лице его проглянули тревога, озабоченность, тоскливое, напряженное ожидание, в нем были надежда и прощание…

Он должен был сейчас вот уйти в ночь, собрать людей, через час-два повести их в атаку, «увлекая личным примером», в атаку, исход которой невозможно было предугадать. Бои шли уже около двух недель, и все не удавалось взять Кресты. И сколько лежало возле ледяного вала наших…

Комиссар больше ничего не сказал. Он ушел, растаял в ночи. И вслед за ним, как тени, автоматчики.

Атака началась утром. Среди дымчатых туч проглянул блеклый солнечный круг. Припоздали штурмовики, задержалась и атака. По приказу должны были атаковать на рассвете, сразу после налета наших самолетов. Комиссар дождался самолетов.

Едва они отбомбились, тяжелая артиллерия работала в глубь фашистской обороны, поднятая бомбами и снарядами дымно-серая мгла затянула немецкие позиции, и тут наши поднялись в атаку, впереди, в бинокль, угадал я комиссара, он карабкался по склону, и за ним — автоматчики, он повернулся, крикнул что-то назад, взмахивая автоматом, видимо, торопил, отставала стрелковая цепь, хорошо различимая, — все были в шинелях — автоматчики в белых халатах.

Мы, как и было приказано, повели огонь с началом атаки. Цели были давно пристреляны. Всем существом своим я чувствовал: мины ложатся куда надо, мы давили немцев, они не могли свободно передвигаться за валом, по ходам сообщений. Наши обходили церковь, мне показалось, вот-вот прорвутся в деревню. Только бы им зацепиться, засесть в домах… Перед цепью начали густо рваться снаряды и мины. Наши начали ложиться. Видимо, держали их пулеметы. Во фланг от горбика, возле церковной ограды, бил крупнокалиберный. Борис засек его. Он подготовил данные и двумя минометами попытался подавить его или, по крайней мере, ослепить. Остальные четыре посыпали мины за вал. Наши с правого фланга выдвинули два «максима» — они были укреплены на салазках, — на дульцах вспыхнули блеклые, едва видимые огоньки.

И ровно поднялась цепь, стрелки вновь пошли вперед.

Автоматчики были уже возле крайних изб…

И тут немцы с третьего залпа накрыли нашу огневую. Взрывы, сотрясая землю, следовали один за другим. Против нас работали тяжелые минометы и артиллерия.