Лев Якименко - Судьба Алексея Ялового

Вновь вздыбившаяся земля закрывает от нее сына. Взрывы следуют один за другим. Между мгновенными вспышками огня мечется жеребенок. Тонкое испуганное ржание его как плач.

А в дымной мгле, среди взрывов, будто ничего не случилось, ужасающе-беспечное: «ди-и-нь! ди-и-нь!»

Возница в кровь рвет удилами лошадиные губы. Гнедая кобыла, мучительно вывернув голову, все кличет своего несмышленыша.

Жеребенок потерялся во мгле, в дыму, среди медленно опадающих черных фонтанов.

И лишь колокольчик оповещает, что он жив. Колотится, звякает. Будто в непроглядном утреннем тумане гонят лошадей с ночного. От реки, от росного луга. И продрогший жеребенок взбрыкивает, беспечно носится то взад, то вперед. «Динь, динь…»

Осатанелый вой очередного снаряда. С тяжким стоном взметывается вверх земля. И приглушенное, дальнее, торопливое: «ди-и-нь! динь!»

…Был ли он, этот жеребенок с колокольчиком, или ему только так кажется, ему привиделось, он сам придумал его. В тяжком полубреду, полусне. Во мгле. Он не может открыть глаза, раздвинуть веки — тяжелые набрякшие шторки. Глаза боятся режущего, слепящего света.

Со всех сторон подступает к нему боль. Нестерпимо колючая. Рвущая…

Его покачивает, будто на лодке, которая вот-вот отчалит от берега живых.

Надо остановиться, зацепиться, задержаться. Вспомнить то, что было, что происходило на самом деле. В том, что было жизнью. Твоей жизнью.

Странный все-таки звон. Мотается, плачет, зовет кого-то колокольчик. Жеребенок. Не надо. Его не надо вспоминать. В детстве у тебя был жеребенок — Хлопчик. Белоноздрый. Как он ударил тебя задними ногами. Прямо в подбородок. Снизу. Все поплыло… Зазвенело… Показалось, конец.

Вспоминай другое! Цепляйся за другое! Тропинка в лесу, испятнанная солнцем. Иди по ней. Иди тихонечко. Входи в тишину, в покой, в забвение.

Дятел на высокой меднотелой сосне. Долбит, колотит…

Лучше всего у моря. Пустынный песчаный берег. Солнце только поднялось, просвечивает зеленовато-спокойную воду до самого дна. Темные камешки на белом песке. Ты забредаешь в воду, ты забредаешь в воду, ты забредаешь в воду…

А ног своих ты не чувствуешь. Есть они у тебя, ноги, или нет. Как же, есть! Когда ты очнулся на операционном столе и услышал резкое, повелительное «пилу!», ты спросил, простонал: «Это мне… ногу будете… пилить?»

А в ответ — придушенные марлевой маской спокойно-ласковые слова: «С вами все, миленький. А вот с вашим соседом повозимся».

Кто сосед? Снайпер Беспрозваных, кряжистый немолодой сибиряк-охотник, что шел рядом, или автоматчик Федя Шевель…

Ты можешь о другом?! Другая жизнь у тебя была? Вспоминай то, что осталось за чертой…

За какой чертой?

Ну ее к чёрту, эту черту! Вот тебе и созвучие: черту́ — чёрту. Это называется, кажется, омонимами. Одинаковые по звучанию, разные по значению слова. Но в данном случае по звучанию — разные. Поставим-ка ударение. Как в стихе. Что такое стих? Стих есть ритмически организованная речь… «За всех расплачу́сь, за всех распла́чусь…» Не туда. Вернемся к ритму… Не только стих, но и проза обладает ритмом. Стих — стихия. Из хаоса рождается гармония. Искусство подчиняет стихию. Первозданнее хаос. Жизнь, возникнув из хаоса, ритмически ограничивает себя. Во времени и пространстве. Она требует мира и согласия. Мир — согласие. В этих словах мерное покачивание. Колыбельная напевность. Взрывается мир, нарушается согласие. Хаос вновь все поглощает. Бушует, все пожирая, стихия. Стихия войны…

Стоп! Красный свет. Слепящее красное мигание. Переход закрыт. Граждане, соблюдайте порядок. Переходите улицу в указанных местах. Идите только на зеленый свет.

Красный свет — свет боли! Страдания. Муки-и… Не кричи! Сожмись и не кричи. Терпи! До последнего. До забвения.

Зеленый свет. Зеленый чай. Зеленый клин. Говорят, на Дальнем Востоке есть такая земля. Туда устремлялись переселенцы с Украины. Татусь рассказывал — не край, а рай. Земля чуть ли не сама родит. На озерах, в реках, в тайге полно рыбы, птицы… Зверя не счесть. Даже тигры водятся, как в жарких странах.

Вот мы и поймали тигра-полосатика с желтыми глазами, с торчащими ушами. Усатую кошечку. Такую, что лапой ненароком заденет — и дух из тебя вон. Почему дух?! Дух — жизнь, дух — душа. Она отлетает, улетает, оставляет бренное тело. Говорят еще: «В чем только душа держится».

А в чем ей держаться, если ты сам не знаешь, где ты, на какой зыбкой грани, между тем, что ты есть и тебя уже нет. Куда тебя вынесет, куда унесет. Не лги. Не распускай слюни. Боль держит тебя, не выпускает, не отпускает. «Болит, значит, жить хочет, — сказал доктор-старик. — Живое кричит».

Приподнимите руку. Не можете? Пальцами пошевелите. Ничего, ничего… Попробуем правой… На этой руке кисть подвижна. Теперь ногу. Левую. Какой палец держу? Не можете определить. Ничего страшного. Подвигайте правой…

Только и осталось, что «подвигать» правой. Пластом на спине. Воды и то… Нянечку зови. Поильник в рот… Глотай.

Там-там-там-тара-тара-тара-там…

Все это хреновина!

Голова у тебя в порядке. Котелок варит. Солдаты это придумали, или давно сложилось: соображает человек, значит, «котелок варит». Как сопряглись эти понятия? Голову уподобили котелку, и тогда можно сказать, что варит. По принципу сходства. Или перенос по значению: варит — вар, пар, бульканье, мгла…

…Так нельзя. Так все время будешь проваливаться. Надо держать себя, надо удержать себя на грани.

Пока сознаю, пока живу. Древние говорили: «Dum spiro, spero». «Пока дышу — надеюсь». Сознание должно работать. Как машина. Мерно. Ритмично. Последовательно, логично, ясно.

Поставлена задача. Теперь проверим себя.

Представь, что ты на дороге, твердая дорога. Ты идешь по ней и чувствуешь, что под тобой земля. В бугорках и рытвинах.

Почему ты раньше не сознавал, какое это счастье встать и идти? И пальцами, пятками, босой подошвой чувствовать, что ты идешь. По твердой земле. Милой, теплой, бесконечно родной…

Вновь срыв. Провал. Двойка. Отдышимся. Ты недостаточно контролируешь сознание. В нем твоя надежда, сказал врач. У тебя ясная голова. Она должна логично мыслить. Логика есть обусловленная последовательность мышления. Но есть ли логика у памяти? По каким законам мы вспоминаем одно, другое? Память у тебя осталась. Я сейчас начну вспоминать. Она при тебе. Твой бездонный карман. Твоя надежда. Твоя отрада.

Заорать бы на всю госпитальную палату. С разгульным отчаянием.

А голос теперь у тебя тоненький, жалкенький. Няню и ту не позовешь, чтобы «утку» подала. Кто-нибудь из соседей поздоровее рыкнет, тогда услышит, принесет.

Живет моя отрада… Где живет «моя отрада»? Хорошее слово «отрада». В нем твердость дороги и ясность света. Тепла не хватает. Сострадания.