Юрий Белостоцкий - Прямое попадание

Чтобы найти его, придется идти обратно, дальше в тыл противника, когда дорога каждая минута, дорог каждый пройденный шаг. Но Анохин об этом и не думал. То, что Казаков, быть может, попал в беду, нуждается в помощи, в поддержке, больше всего волновало его, и он, не раздумывая, повернул обратно. Да и как могло быть иначе? Ведь не мог же он бросить товарища.

— Только бы найти его, не разойтись, — твердил он упрямо.

Анохин запомнил, что Казаков выпрыгнул из самолета возле небольшого круглого озерка. Ветра почти не было, и отнести в сторону стрелка не могло. Отыскать это озерко было не так трудно, хотя глубокий и рыхлый снег, в который Анохин то и дело проваливался, не давал идти быстро. А нужно было спешить: зимний день короток, темнота наступает быстро.

Шагая вперед, левой рукой он раздвигал ветки деревьев и кустарника, правая, сжимавшая рукоятку пистолета, была в кармане. Избегая полян и перелесков, он осторожно оглядывался, прислушиваясь к малейшему шороху. Крутые овраги и лощины обходил стороной. Иногда, по пояс увязая в снегу, он падал, снова вставал, с трудом выбирался из ям и воронок, которые встречались почти на каждом шагу.

Когда-то здесь была линия фронта. Об этом говорил вытянувшийся длинной грядой черный горелый лес, многочисленные надолбы и рогатки, разрушенные я обвалившиеся траншеи. Толстый слой снега покрывал эту обезображенную войной землю.

Внимательно оглядываясь по сторонам, Анохин вдруг заметил какое-то серое пятно, слабо выделявшееся на снегу.

«Что бы это могло быть?»- подумал он и взвел курок пистолета.

Подойдя ближе, он чуть не вскрикнул от радости.

— Ведь это парашют Казакова.

Действительно, это был парашют. Но то, что затем увидел Анохин, заставило его побледнеть. Рядом с парашютом валялись окровавленные куски шелка, обрывки строп, оберточная бумага санпакета, разбитые летные очки. Снег был примят и утоптан.

— Та-ак, — внутренне похолодев, медленно проговорил летчик и вдруг, словно подстегнутый кем-то, позабыв о всякой осторожности, бросился туда, куда уходили еще совсем свежие следы Казакова. А следы говорили о многом, и это многое болью отдавалось в сердце пилота.

Вот здесь Казаков упал, здесь поправлял повязку, смачивая рану снегом, и неверными мелкими шагами шел дальше. Здесь снова упал. Хватаясь за молодую березку и оставив на ее нежно-белой коре отпечатки испачканных кровью пальцев, поднялся и снова побрел дальше. Наконец следы превратились в сплошную, бесформенную полосу. Несомненно, Казаков полз. Силы, видимо, оставляли его.

Анохин, не замечая хлеставших по лицу веток, цепляясь за пни, натыкаясь на поваленные бурей деревья, торопливо бежал дальше. Он не заметил, как очутился перед оврагом, и, не удержавшись, скатился туда вниз головой. Анохин быстро встал и отряхнулся.

— Казаков! — вдруг вырвалось у него.

В двух шагах лежал Казаков.

— Саша! Дорогой! Жив?!

Он бросился к стрелку и крепко обнял его. Тот застонал.

— Что, больно? — спохватился Анохин и только сейчас заметил, что Казаков был белее снега, еле дышал.

Вместо шлема на его голове была торопливо накрученная шелковая повязка — тряпка, отполосованная от парашюта, сквозь которую пятнами просачивалась кровь. Подшлемник, когда-то белый, теперь был красным. Черные сгустки запекшейся крови покрывали шею и подбородок. Из пробитого во многих местах комбинезона кусками торчал рыжеватый мех.

— Саша! — взволнованно заговорил Анохин. — Сашок, дорогой! — И, еле сдерживая ярость, вдруг проговорил сквозь зубы: — Да что же это они с тобой сделали! Вот гады… Ну, погодите ж! — и яростно потряс кулаками.

— Алеша! — пробуя улыбнуться, тихо позвал его Казаков.

Анохин наклонился над ним.

— Алеша, — чуть слышно повторил тот. — Ведь первого «мессершмитта» я сбил… потом прыгнул… и вдруг… у самой земли…

Он не договорил и закрыл глаза.

Но и так все было ясно. Анохин с грустью посмотрел на товарища. Затем осторожно, боясь причинить боль, принялся смывать снегом с его лица кровь. Снег быстро таял и небольшими грязно-розовыми струйками стекал по щекам к шее, попадая в рот, в нос, и за воротник. Казаков открыл глаза и слабо улыбнулся.

— Алеша!

Анохин ласково кивнул в ответ.

— У меня в кармане шоколад. Две плитки. Возьми… Пригодится…

Анохин вздрогнул.

— Возьми, в-озьми, — негромко, но настойчиво повторил тот.

— Э-э, Сашок. Да ты, никак, о смерти думаешь?! — боясь взглянуть в глаза Казакову и еле сдерживая навернувшиеся слезы, попробовал отшутиться летчик. — Брось, Сашок. Пустая затея. Вот как махнем с тобой через линию фронта, так еще и плясать запросишься. А ты?.. Эх, ты! — И он протянул к нему руку, чтобы поправить на голове повязку, но тотчас же в ужасе отшатнулся.

Казаков был мертв.

Внезапно подул холодный порывистый ветер. Тяжелые тучи заволокли небо. Пошел крупный, хлопьями, снег. Откуда-то издалека донеслась сухая трескотня пулеметной очереди. Где-то гулко ухнуло орудие. Жалобно застонал лес. Потемнело. Надвигалась долгая северная ночь.

Два дня блуждал Анохин в глухом, неприветливом лесу, две ночи подряд он пытался перейти линию фронта, но все безуспешно. В первую ночь он наткнулся на сторожевое охранение немцев. Часовые открыли стрельбу, поднялась суматоха, но темень и снег, сыпавший крупой, помогли ему скрыться.

В другой раз, когда он, забравшись подальше в лес, отдыхал после долгих ночных блужданий, внезапно появились гитлеровцы. Надеясь взять его живьем, они осторожно подкрадывались к летчику. Вдруг первый из них, зацепившись за пень, ткнулся в снег; винтовка выпала из его рук, стукнулась о дерево. Анохин обернулся на звук, увидел немцев и метнулся в сторону. В тот же момент длинная автоматная очередь прорезала тишину. Мимо. Анохин, выхватив пистолет, выстрелил в ближнего. Худой длинный солдат, словно подкошенный, упал. Второй, спрятавшись за деревьями, продолжал стрелять наугад, видимо, зовя на помощь. Анохин, не спуская с него глаз, незаметно отполз в сторону, быстро вскочил на ноги и пустился бежать. Преследовать его немец не решился.

Днем, когда солнце стояло уже высоко, измученный, усталый, уткнувшись лицом в воротник, Анохин дремал под корявой ветвистой сосной неподалеку от крутого, обрывистого берега реки.

В лесу было тихо. Где-то рядом постукивал дятел. Стрекоча без умолку вокруг кружились сороки. Вот одна из них опустилась на дерево и уставилась на летчика. Тот не замечал ее. Сороку, казалось, это обидело — она перескочила на ветку ниже. С верхушки потревоженного дерева посыпались комья снега.

Анохин вздрогнул и открыл глаза.

«Жилье где-то близко, — вяло подумал он и вдруг насторожился. — Что это? Неужели?..» И сорвал с головы шлемофон.