Лайош Мештерхази - Свидетельство

Если выскочит на кольцевой бульвар — не догнать!

Шани без малейшего колебания ловко спрыгнул со стены, едва коснувшись земли, вскочил на ноги и уже в подъезде дома еще раз метнул в ноги бегущему палку, по-пастушьи, набалдашником вперед. Вор был уже под аркой, когда палка угодила ему между ног. Растянувшись на всем бегу, он даже не попытался подняться.

Подоспевший Шани сперва схватил в руку свою палку, затем сгреб за воротник лежавшего на земле вора.

— Не бейте меня! Я предъявлю документы!

— Нужны мне твои документы, падла! — заорал на него Шани, разглядывая задержанного, его дряблое, рыхлое, как тесто, лицо с большущей, в ладонь шириной, ссадиной на нем — то ли сейчас ободрался, то ли когда со стены сползал. Жиденькая, как у евнуха, неухоженная «осадная» бороденка, бегающие глазки.

— Воруешь, гад вонючий? А на русских хулу кладете! — И Шани вытянул жулика палкой по тому месту, где можно не бояться повредить кость.

Пойманный истошно завопил, словно с него живьем сдирали шкуру. Напротив, на углу Хорватского парка, двое русских военных безуспешно пытались сдвинуть с места тяжелый грузовик, забуксовавший в скользкой, обледенелой колдобине. Услышав вопль, они только взглянули на кричащего и снова занялись своим грузовиком: чего, мол, вмешиваться во внутренние дела венгров. А впрочем, они с почтением поглядывали на здоровяка венгра, с известной ловкостью отделывавшего палкой другого, поменьше. Или, может быть, думали: «Верзила, чем драться, лучше нам бы помог».

В это время подбежал и Янчи, волоча в руке оставленный вором узел. Улики! Другой он торжествующе поднимал над головой два красивых канделябра.

— Положи обратно! А Манци где? — продолжая дубасить истошно вопящего вора, спросил Шани.

— Не захотела со стены прыгать. В обход пошла. Ты смотри — это ведь серебро!

— Положи, говорю!

— Какие тяжелые-то…

— Сейчас же положи! — замахнулся Шани палкой, и еще неизвестно, на чью спину она могла опуститься. Пришлось недовольному Янчи засовывать подсвечники обратно в узел.

Один из солдат возле грузовика распрямился, подбоченился.

— Эй, мадьяр! Пойди-ка сюда.

— Ступай, Янчи, помоги им.

— Черта с два! Знаю я, как это у них: «мало-мало работать».

— А что тебе еще делать? Пойди.

Солдату надоело ждать.

— Мадьяр!

— Ну чего кричишь? Видишь — занят. Иди, Янчи, говорю тебе.

Янчи отправился помогать.

— Ну, что тут у вас? — прислонив палку к афишной тумбе, потирая руки, спросил он.

А вор, воспользовавшись моментом, попробовал вырваться. Да куда там: в следующее мгновение колени у него уже подломились, а сам он запищал, как пришибленная крыса.

— Бежать захотел, сукин сын! Еще и бежать?

В это время на углу площади Кристины показались Манци и двое мужчин, оживленно разговаривавших о чем-то друг с другом. Один из них, в бекеше и охотничьей шляпе, был Дёзё Озди, другой — без пальто, но в свитере с высоким воротником и кепке, натянутой на уши, — Лайош Поллак. Вор взывал к помощи, а Шани, чтобы «показать этим», с победным видом еще более прилежно обрабатывал его заднюю часть. Еще издали закричав:

— Что это такое, товарищ Месарош! — Поллак побежал к ним. — Что ты делаешь?!

— Да вот этот гад… Ворюга! Посмотрите, чего он тут нахапал! К тому ж из дома, где ясно написано: «Конфисковано коммунистической партией!» — тряся вора, как медведь липку, пояснял Шани. — Развелось их тут в районе. Работать — ни одного нет. А воровать — пожалуйста!

Но Поллак не только не похвалил Шани, но на него же еще и наорал:

— Отпусти немедленно! Неужели ты не понимаешь, что это… индивидуальный террор?

Шани, испугавшись, и в самом деле выпустил вора. И тот, конечно, поспешил бы улизнуть, если бы не подоспели Озди и Манци и не обступили его. Да он и не был уже уверен в своих силах: болели ноги, ныла исполосованная спина. Поэтому он стоял, с надеждой обратив заплаканное, бородатое лицо к Поллаку.

— Да как тебе в голову пришло прибегать к индивидуальному террору? — продолжал кричать тот.

— Я же говорю, — запинаясь, объяснял Шани, — на месте преступления его сцапал. Ворюга, жулик он. А не инди… как вы это…

— У нас уже есть полиция. Партия строжайшим образом осуждает индивидуальный террор! — Повернувшись к вору, Поллак потребовал: — Предъявите документы.

Тот дрожащей рукой пошарил в одном, затем в другом нагрудном кармане, но по лицу уже расплылась плутоватая, уверенная улыбка.

— Вы же меня знаете. Встречались мы… Осенью, если только изволите помнить. В мастерской господина… простите, товарища Хайду. Моя фамилия Мур. Оскар Мур — через «h».

В голове у Поллака шевельнулась какая-то догадка.

— А документы — вот мое удостоверение, пожалуйста! На двух языках, с треугольной печатью Правительственный комиссариат по снабжению, точнее — теперь комиссия министерства. Пока еще только организуемся. Я, к примеру, во временном отпуске, но проверочные анкеты уже все заполнил… И не воровал я вовсе! Сейчас ведь все так… А надписи никакой я и не видел. Раскапывал вот развалины, барахлишко кое-какое нашел…

Теперь Поллак отчетливо вспомнил это белое, как тесто, чуточку глуповатое лицо… только тогда Мур был без бороды.

— Да, в самом деле… у товарища Хайду! Что с ним?

— Лежит еще, разве вы не знаете? Осколок у него…

— Ну как же! На моих глазах его ранило.

— Осложнение какое-то начиналось, но сейчас опасность миновала… Господи, чего только не выпало на нашу долю. Рад, хоть вспомнили вы меня…

— Да, да. Кажется, припоминаю.

— Наверное, помните и мои… мои демократические высказывания… Ну конечно, насколько это тогда вообще было возможно… Не поддался я в тот раз уговорам бежать на Запад… Вы же помните?

Поллак кивнул головой.

— Какое, однако, счастье, что я вас встретил. Как сейчас, помню ваши слова: нагая жизнь… Так ведь?.. Что же, и я теперь признаю, так оно и есть… Квартира моя, мебель, фарфор — все вдребезги… Что поделаешь? Жена, три взрослые дочери! — И Мур всхлипнул. — Вот вам и «нагая жизнь». Как вы изволили тогда выразиться! — И он полез за платком. — Лицо-то у меня в крови все…

Манци тронула Шани за рукав:

— Пойдем отсюда!

Но тот стряхнул ее руку.

— Погоди!

— Товарищ даже не дал мне ничего объяснить, — обращаясь на этот раз прямо к Шани, пожаловался Мур.

— А чего ж тут объяснять, когда я тебя с поличным поймал! — взревел Месарош, но тут же смолк под осуждающим взглядом Поллака.

Подал голос и депутат Озди:

— Время самосудов, слава богу, кончилось!

Заученным движением Мур поклонился депутату.

— Простите, я не представился вам. Мур. Референт отдела общественного снабжения… У меня немецкая фамилия. Я, правда, уже подал заявление о венгеризации, но пока министерство внутренних дел в Дебрецене…