Николай Гомолко - Лесная крепость

Оксана мило улыбалась, держалась весело и непринужденно, стараясь не смотреть в лицо Носке. Неприятное, самодовольное лицо.

Он шептал ей на ухо:

— Вы легкая как пушинка, танцуете чудесно. Мы будто плывем куда-то…

— Но к тому ли берегу?

— О, о! Вы щедры на шутки, фрейлейн. Дразните меня, как мальчишку. Берег, к которому мы пристанем, как это у вас говорят, заповедный берег, наш берег! Я здесь начальник гарнизона, и власть свою передавать никому не собираюсь.

— Значит, у вас власть не только надо мной, но и над Вильгельмом Циммером. И мою просьбу вы можете выполнить, но просто не хотите?

— Постойте, фрейлейн. — Полковник остановился и пристально посмотрел на Оксану. — Скажите мне, где вы проходили науку наступления?

Оксана и бровью не повела:

— Вон там, за нашим столиком.

— А вы очень находчивы, фрейлейи. Умело выкручиваетесь, а? И этому, говорите, научились за нашим столиком? Да-а, милая фрейлейн! Я не очень удивлюсь, если вы окажетесь советской разведчицей.

Оксана от души расхохоталась:

— Однако вы высокого мнения обо мне, господин полковник! Советская разведчица! О, вы мне льстите. Нет, если уж я разведчица, то всего-навсего ваших, господин полковник, талантов! Вам не нравится, что я такая настойчивая? Но ведь настойчивость и упрямство — одно из проявлений женской натуры.

— Ого! Если так, я принимаю вашу настойчивость!

— Без оговорок?

— Конечно, и все-таки вы загадка. Вы не только очаровываете, вы просто притягиваете к себе своим умом, прямотой. Я покорен вами, но не дай бог…

— Что вы, что вы! — махнула рукой Оксана. — Неужели я, по-вашему, так мало ценю свою жизнь? Я молюсь за великую Германию!.. — И уже тише: — Но и… за таких страдальцев, как Годун!.. Да, кстати, вы ведь мне ничего конкретного так и не сказали? Между тем время не терпит, через день-два все будет кончено, господин полковник!

— Какой красивый танец, — лениво отозвался Носке. — И как хочется просто танцевать, а не полемизировать с красивой фрейлейн на деловые темы. Красота и трагедия, зачем смешивать?..

Оксана сказала примирительно:

— О, вы не правы, господин полковник, жизнь строится на контрастах. Однако люди не должны быть слишком жестокими друг к другу. «Возлюби ближнего, как самого себя!» — говорится в библии. Надо следовать этой заповеди, и это приблизит нас к богу.

— Вы еще и верующая?

Да, верю в бога… И в вас!..

Музыка наконец стихла. Полковник и Оксана не выходили из круга танцующих. Официантка направилась к радиоле сменить пластинку.

— Может быть, хватит? Я немного устала, — шепнула девушка. Носке не настаивал и повел ее к столику.

— Как много здесь ваших офицеров, — сказала Океана. — И все с девушками.

Полковник оглядел зал, прищурился, встретился с чьим-то взглядом, приветливо кивнул, сказал рассеянно:

— Чтобы хорошо воевать, фрейлейн, нужно хорошо отдыхать. И нужно опьянять голову, неважно чем — любовью, вином или еще чем-нибудь. Я это давно понял…

— В этом ваша стратегия?

— Если хотите, частица моей стратегии.

— Значит, — подхватила Оксана, — в какой-то степени я вам помогаю воевать. А вы, однако, зная все это, не можете выполнить моей маленькой просьбы…

— Фрейлейн, вы невыносимы. Вы требуете слишком многого!

— Слишком мало, — поправила Оксана. — Всего-навсего приказать, чтобы выпустили Годуна.

— Вы все представляете себе слишком примитивно. Прежде нужно тщательно выяснить.

— К чему начальнику гарнизона долгие выяснения? Для Вильгельма ваш приказ — закон.

— Подождите, подождите, фрейлейн. Давайте лучше поговорим о лесных бандитах. Я хочу услышать от вас, кто такой дядька Андрей, откуда он взялся? Как он смог организовать свою банду? А вы о каком-то бродяге Годуне… Я вас не понимаю, милая фрейлейн.

— Партизаны меня не интересуют. О них вам расскажет Вильгельм. А вот Годун — божий человек, несправедливо обижен. Я молюсь за него.

— Ну хорошо, подумаем. — Полковник потянулся к бутылке. — У нас, фрейлейн, получается не вечеринка, а переговоры политического характера. Меня это смущает. Если бы я не знал со слов Вильгельма, кто вы такая, можно было посчитать, мягко говоря… хм. — Носке запнулся, подбирая нужные слова.

— Ну, ну! — нахмурилась Оксана. — Говорите, не бойтесь. Я все выдержу, любой удар.

Полковник с трудом подавил раздражение. Он внимательно оглядел зал, снова приветливо кому-то кивнул и повернулся к Оксане.

— Хорошо, моя девочка, — сказал он примирительно. — Обещаю поговорить с Вильгельмом. Для вас я это сделаю.

— Браво, господин полковник! Я-то предполагала, что только фон Паулюс смог капитулировать.

— Его капитуляция — позорная. А моя… я надеюсь, приведет к победе?

Снова закипело шампанское в бокалах. Беседа продолжалась уже в прежнем тоне — свободном, легком. Носке успокоился, покровительственно посматривал на Оксану и подливал ей вино. Оксана отхлебывала его маленькими глотками и, стараясь развлекать Носке, рассказывала разные забавные истории.

Она была довольна результатом словесной дуэли с полковником, хотя понимала, что в чем-то вела себя недостаточно осторожно. Но другого выхода у нее не было. Годун еще больше рисковал, когда передавал ей партизанское поручение. Хорошо, что комендант совсем плохо понимает по-русски. Попытка выручить Федора Годуна ей может серьезно повредить, но не попытаться сделать это она не могла, не имела права.

До темноты просидел Климчук-Криворотый в чьем-то сарае на окраине местечка. Только в сумерках отважился отправиться в лес. Настроение у него было прескверное. Совсем иначе представлял он себе свою службу у немцев. Думал: принесет полковнику важные вести о партизанских планах и сразу будет награжден и обласкан. Надеялся, что дадут ему хоть пару дней передышки. А все обернулось иначе. Правда, он получил вполне приличное вознаграждение. Когда выходил из кабинета полковника, его перехватил какой-то штабной чин и завел в пустую комнату с зашторенными окнами. Там ему подали какую-то бумажку и попросили расписаться.

— Зачем? — не удержался Климчук. Уж очень не хотелось оставлять на бумаге свою подпись.

Офицер не удостоил его ответом. В полном молчании он открыл сейф, стоящий у стены за деревянным барьером, вытащил оттуда железную коробку и высыпал на стол перед Егором золотые монеты. Цепким взглядом Егор прикинул — двадцать или немного больше. Улыбнулся благодарной улыбкой, сгреб их в ладонь. Мельком увидел на бумаге не фамилию свою, а кличку — Криворотый. Быстро черкнул карандашом и поклонился немцу.

Только в сарае, на сеновале, он торопливо пересчитал монеты, их оказалось двадцать три. Неплохой заработок! Конечно, если взвесить все, вспомнить опасность, которой он подвергается ежедневно, ежечасно в логове у партизан, полковник, черт его подери, мог бы быть и пощедрее.