Андрей Баширов - По ту сторону Гиндукуша

— А что такое? — спросил с невинным видом пакистанец, который, конечно, не мог не догадываться, зачем с утра пораньше к нему пожаловал посол.

— Имею поручение обратиться к вам за содействием по следующему крайне важному для нас вопросу. Москва убедительно просит вас оказать самое решительное воздействие на Хекматияра, который, несмотря на все наши демарши, продолжает ожесточенный обстрел Кабула и российского посольства в частности. Мы пытаемся сейчас эвакуировать наших людей, но это практически невозможно сделать, поскольку в первую очередь под прицелом находится аэропорт…

Виктор Иванович начал длинный монолог, а Андрей Васильевич, слушая посла, вспомнил, как совсем недавно сопровождал его в МИД по другому, но тоже очень неприятному поводу. Повод был такой — один из главных руководителей России, приехав с визитом в Дели, не стал утруждать себя чтением подготовленных для него мидовских документов и проговорок, а сказал простыми словами о Пакистане то, что ему пришло в голову под влиянием радушного приема индийцев или было подсказано одним из его советников на все случаи жизни. «Кашмир был, есть и будет индийским!» — отважно изрек он, свирепо глядя с трибуны в зал, где проходила его встреча с индийской общественностью, и для пущей убедительности мотнул кулаком, словно тряся зажатой в нем погремушкой. Сказано это было невзирая на то, что официальная позиция Москвы всегда предполагала мирное решение спорного вопроса о территориальной принадлежности Кашмира, из-за которого Индия и Пакистан неоднократно воевали друг с другом. Какой он к черту спорный, видимо, решил вождь, раз Индия — наш друг! Еще больший восторг у индийцев — недругов Пакистана — вызвало обещание ни при каких обстоятельствах не оказывать пакистанцам помощь оружием, хотя последние его никогда о помощи не просили, а пытались лишь договориться об обычных коммерческих поставках вооружений.

Понятно, что эта речь уже на следующий день появилась в пакистанских газетах под аршинными заголовками и с самыми злыми комментариями. Узнав о том, что наговорил большой руководитель в Дели, Виктор Иванович велел отвечать на все звонки пакистанцев, которые действительно начались один за одним, что его нет ни дома, ни на работе, и сам весь день не высовывал носа за ворота посольства. «Нету меня, и все тут! Говорите, что я на дачу в Марри уехал и что телефон там сломался», — распорядился он. Выждав сутки, чтобы хоть немного охладить пакистанские страсти, Виктор Иванович был наконец вынужден «объявиться» в посольстве и проследовать в МИД по вызову рассвирепевших пакистанских властей, которые ему теперь приходилось просить о помощи. Всю дорогу до МИДа посол уверял тогда Андрея Васильевича, а скорее, самого себя, что ничего страшного, мол, не произойдет, однако у самых ворот министерства не удержался и спросил молодого коллегу: «Что сейчас, по вашему мнению, все же будет?» «Я думаю, Виктор Иванович, — честно, но бестактно признался Андрей Васильевич, — что вам сейчас будет „по самые помидоры“». Так — и получилось — Юнус-хан, обычно весьма вежливый, обходительный и хорошо расположенный к России человек, на этот раз с трудом сдерживал одолевавшие его чувства и, яростно поглядывая на посла, настойчиво вопрошал: «Почему, ваше превосходительство? Не будете ли вы добры объяснить, чем вызваны слова вашего лидера, который не так давно заявлял, что станет строить отношения с нами и с Индией на равной основе? Что такое случилось, я не понимаю?» Виктор Иванович тоже не постигал, с какой стати этот лидер обрушился на Пакистан, но, конечно, признаться в этом не мог, а отделывался заверениями, что это-де все индийская пресса врет и приписывает нашему руководителю свои собственные злобные измышления.

«И чего он теперь так негодует? — удивлялся Андрей Васильевич гневным тирадам посла, требовавшего от Юнус-хана немедленной помощи в эвакуации российского посольства из Кабула. — Сами себя ставим в идиотские ситуации, а потом нам всем миром должны помогать из них героически выпутываться. Ведь писали мы в Москву, что замирения в Афганистане не видать, Кабул будут обстреливать и что в первую очередь несдобровать нашему посольству. Нет, не вняли, а вместо того чтобы заранее подумать о возможной эвакуации, сразу после свержения Наджиба взяли да и прислали в Кабул лично господина министра иностранных дел России, который пощеголял в моджахедской шапочке да и поставил задачу поскорее наладить контакт с новой властью, чтобы восстановить наш уничтоженный престиж. Кто же после этого посмел бы даже заикнуться об эвакуации? Ну и чего в итоге добились? По посольству хекматияровцы каждый день ракетами садят, все дороги из Кабула перекрыты, ооновцы и другие, кто поумнее, уже удрали. Как, хотелось бы знать, могут нам помочь пакистанцы, и зачем им вообще это надо, раз мы сами с ними никакого дела иметь не желаем. Будем опять упирать на полюбившийся нам со времен Горбачева гуманитарный аспект? Подайте, дескать, бывшей великой державе…»

Терпеливо выслушав Виктора Ивановича, клокотавшего по приказу родины справедливым гневом на Хекматияра и всех, не желающих нам помочь в эту трудную минуту, Юнус-хан поспешил заверить, что сделает все возможное, и добавил:

— Поймите, ваше превосходительство, что Хекматияр, который, как вы утверждаете, обстреливает ваше посольство, нам не подчиняется. Он готов прислушиваться к нам только тогда, когда это ему выгодно. По Кабулу он стрелять не перестанет, что бы мы ему ни говорили, пока там будут сидеть его враги, Раббани и Масуд. Ракеты неуправляемые, огонь ведется издалека, по площадям, и попадает не только по вашему посольству, но и по другим тоже. Война есть война, господин посол, и я очень сожалею, что посольство России оказалось в эпицентре роковых событий, хотя этого можно было избежать. Сейчас главное, на мой взгляд, как можно скорее определить наилучший возможный вариант эвакуации — либо по воздуху, либо по суше, как сюда добрались ооновцы. Думаю, что вам не помешало бы с ними поговорить.

— Поговорим! — пообещал Виктор Иванович и опять вскипел: — Ооновцы эти уверяли нас, что помогут в случае непредвиденных обстоятельств, а сами первые и сбежали, не поставив нас в известность. Впрочем, мой сотрудник к ним сейчас же и съездит. Андрей Васильевич! Вы слышали?

«Опять двадцать пять! — подумал Андрей Васильевич. — Ну кто нам сказал, что ооновцы или кто-нибудь еще станет спасать нашу шкуру, если она у них у самих одна-единственная. Задали орлы-ооновцы драпа, понятное дело. Не с нами же им было ехать, до первого моджахедского поста, где бы их вместе со всей посольской публикой и шлепнули бы под горячую руку. Все равно, интересно, как они оправдываться будут?»