Борис Леонов - Солдаты мира

— Какая разница! — возмущается капитан. — Я и в куртке так же сделаю. При чем здесь куртка?

— Разойдись! — кричит Хайдукевич. — Гранаты!

Климов бежит к провалу ходов сообщения, вынимая из-за пояса гранату. Он ныряет в ячейку и выныривает совсем в другом месте, пробравшись через узкий подземный лаз. Почти одновременно с ним появляется шапка изготовившегося к броску Назирова. Зажав в зубах рукавицы, разведчики вынимают на бегу взрывпакеты.

— Хайдукевич, — говорит, идя рядом с лейтенантом, Семаков, — все-таки я но понимаю. Я но один раз говорил насчет автоматов. Из них же вам самим стрелять, это не чурки.

Климов, стараясь унять неслушающиеся пальцы, резинкой крепит к стропилу кирпичной будки взрывпакет, прижимает к косому срезу бикфордова шнура спичку.

Лейтенант, вполуха слушая Семакова, посматривает на секундомер.

— Понятно, товарищ капитан…

— В том-то и дело, что всем все понятно! Всегда всем все понятно, но на практике…

Поликарпов ни на шаг не отходит от офицеров.

— Берегись!

Хлопают взрывы; Поликарпов, оказавшийся к взрывам спиной, приседает от неожиданности, осторожно смеется и оглядывается — не видел ли кто-нибудь. Но все заняты Климовым и Назировым, уже карабкающимися по стене. Верхнее окно так высоко, как бывает высоко окно третьего этажа очень хорошего дома. Похоже, у обоих открылось второе дыхание: по вертикальной стене они взбираются со сноровкой ящериц. На узких обледенелых балках сапоги скользят, надо глядеть под ноги, стараясь замечать только поверхность брусьев и не думать о метрах до земли. Грузный прыжок на первую площадку, еще прыжок на три метра вниз и, наконец, последний…

Ножи вонзают в чурбаки с веселым хэканьем людей, увидевших конец работы, — так в предвкушении перекура плотник последним ударом вгоняет топор в бревно.

Шаткие мостки, переброшенные через ров, который летом заливают водой, они пробегают, не останавливаясь. Это расчетливо: остановка и последующий шаг мостки раскачивают, сохранить равновесие уже не удастся. Здесь нужна смелость, и оба удерживаются от искушения замедлить бег по узким и редким доскам.

Пробравшись по бетонному туннелю, разведчики почти одновременно открывают огонь из автоматов.

— Ну? — спрашивает Семаков.

Хайдукевич молча протягивает секундомер. Капитан искоса смотрит.

— На минуту позже включил? — И идет прочь.

Ризо, тяжело дыша, старательно очищает новенькие ефрейторские нашивки от грязи и ржавчины.

— Сколько, товарищ лейтенант? — Климов без шапки, в облаке пара. Волосы на лбу слиплись, приклад автомата волочится по снегу.

— Отлично, — говорит Хайдукевич, — молодцы, — и показывает секундомер.

— Ну, — Климов смеется, а Ризо озадаченно свистит.

— Почти летний норматив!

Климов проводит по лбу рукавом и говорит в спину Семакову:

— Ну как, товарищ капитан? Мы разведчики? Пятак за нас дадут?

Семаков не оборачивается.

— Нет, уж вы скажите, товарищ капитан.

Семаков останавливается, обводит всех прищуренным глазом:

— Поменьше шуму!

— Так как же все-таки, товарищ капитан?

— Ну хватит, хватят. — Он очень серьезен. Но вдруг не выдерживает и улыбается: — Гривенник. Но не больше. С натяжкой.

«Слава богу», — радостно думает Дима.

— Следующая пара, на вышку! — командует он.

«Этим занятием я закрою час строевой подготовки. А строевую проведу…» — расписание не дает ему покоя: звонили из штаба, надо снова выделить пять человек на торжественное мероприятие, потому что без десантников торжество — не торжество.

Разведчики колонной по два возвращаются в казарму. Поликарпов идет последним, ему приходится делать широкий шаг, чтобы попадать в ногу с рослыми солдатами. Он поправляет автомат за спиной.

«Я сумею, — думает он, — все сумею». Он уже почти уверен, что останется в роте у лейтенанта.

Лейтенант ведет группу к дальнему лесу. Небо серое, без просветов, низкое, ноздреватый влажный снег оседает под сапогами. Разведчики идут след в след, как приказал лейтенант. След за группой остается глубокий, черный, как след одного очень тяжелого человека.

Ветер теплый, дует в спину. Солдаты взмокли. Лейтенант ведет их к сиреневому, почти фиолетовому — не по-декабрьски — лесу, стоящему подковой. Разведчики цепочкой втягиваются в эту подкову, ужо начиная различать приметную — темнее лежащей по сторонам целины — дорогу.

— Когда ты ставишь учебную задачу разведчикам, — учит Диму командир полка, — первая мысль — сложность. Толчок уму. Неординарность. Изобретательность. Войну никогда не втиснуть в схему! Любой учебник — только букварь, начало. Любой! Ты меня понял.

Дима понимает.

— Дурака ни я, ни ты терпеть не захотим. Кто в дураке души не чает, знаешь? Враг! Это же прелесть — дурак в противниках!.. Я как-то ехал в поезде с преподавателем-моряком. Знаешь, как он напутствует выпускников? «Вам на корабле, может, еще как-то простят излишнюю резкость, простят даже, если оступишься. Одного вам никто не простит — тупости». Тебе же, Хайдукевич, я не прощу и резкости. Груб слабый. Но с неживым, негибким умом разведчика не может быть. Принципиально. Этому учи своих. Учи думать! И выбирай по уму.

В лесу должна быть засада, солдаты это знают, но где, в каком месте, лейтенант не сказал. Да он и сам не знает, где решил ее устроить Климов.

Они проходят мимо большой скирды с черным верхом и ярко-желтым основанием. Наверняка снизу недавно брали солому. Следов саней или телеги не видно, хотя клочки соломы еще долго встречаются на пути. Солдаты чувствуют, что за их группой давно наблюдают из леса, наблюдатель уже, конечно, видел, как они миновали скирду и спускаются в лощину.

Вперед, в дозор, лейтенант отправил Божко и Поликарпова. Но что можно увидеть, если лес, по которому они идут, везде одинаков — одинаковые сосны и нетронутый, усыпанный хвоей снег! Надежда только на молниеносную реакцию Божко при первом шорохе, хрусте ветки, неосторожном движении… Нападение будет неожиданным и злым: способности ушедших в засаду известны.

Солнца не видно за тучами.

Божко с Поликарповым оставляют позади себя аккуратную цепочку следа.

Поликарпов думает об однообразии леса и о своей в нем беспомощности. Он очень внимательно смотрит по сторонам, стараясь отыскать хоть какие-нибудь следы побывавших здесь людей, но ничего подозрительного не замечает. Он только понимает, что дорога давно не хожена. Через несколько километров он уже идет, просто уставившись под ноги. Лейтенант пытается учить их читать лес. Поликарпов запоминает, он может повторить все, что говорит лейтенант. Но сегодня из рассказанного Поликарпов не сумеет использовать ровным счетом ничего: леса он не знает, все свои восемнадцать лет он прожил в степи.