Борис Леонов - Солдаты мира

Ермаков не почувствовал облегчения, хотя ответственность за роту свалилась с плеч.

Ермаков никак не мог расслабиться, в ушах по-прежнему звенело от моторного и гусеничного грохота, и казалось: он все еще ведет роту навстречу неизвестности и главное испытание впереди.

Чувство незавершенности начатого, смутное недовольство собой становились мучительными, и Ермакову снова виделись сходящиеся клином увалы, где он взял на себя управление ротной колонной — самовольно, при живом заместителе Ордынцева. Прав ли был тогда? «Прав!» — твердил он, но тревога росла.

Танкисты жадно курили неподалеку от машин, собравшись группками, разговаривали громко и оживленно, как обычно говорят люди, намолчавшиеся, полуоглохшие от многочасового, непрерывного гула железа, свалившие с себя тяжелую ношу. Прислушайся Ермаков, он, наверное, уловил бы их разговор.

— Ну, дал Стрекалин! Не веришь — запел он, у меня мурашки поползли по спине.

— Я тоже выскочил на гребень — мать моя! — почти обрыв. Глянул, а лейтенант уже внизу, и — песня! Эх, думаю, была не была! Педаль топлива — на всю железку, потом вырубил главный — не веришь? — слышу, как ветер засвистел…

— Я еще во встречном бою, когда голос лейтенанта по радио услышал, от радости чуть крышку люка башкой не вышиб. Ну, думаю, этот сейчас да-аст!..

— Вот с кем, ребята, в огонь ходить весело.

— Весело-то весело, а ты знаешь, что тут с нами сделали бы?!

— Это уж точно.

— Ну и что? А мы! Мы с ними не то сделали — обожди, услышишь.

— Это на учении услышишь.

— Да на войне и не то было бы! Тут жди, пока посредники развернутся. Да мы бы первым залпом сожгли ракеты, а потом по батареям и танкам двинули — только держись!.. Наш Тима что-нибудь уж придумал бы!

— Вторая-то, гляди, так на мосту и стоит. Посредники сегодня прямо озверели. Где остановили — там и стой… На войне ее хоть в воду столкнули бы, а тут вон какую коробочку создала!

— «На войне»! Да загорись она — от моста сейчас и следа бы не нашел…

Высокий офицер метался по противоположному берегу, разводя сгрудившиеся машины и направляя их куда-то ниже по реке — там, видно, действовала другая переправа. Танки в стороне переправлялись по дну.

— А вон, ребята, и сам… Ну держись!

Вертолет был еще далеко, но солдаты уже бросали и затаптывали сигареты, поправляли комбинезоны, запасливые извлекали суконки из-за голенищ и торопливо счищали пыль с сапог, другие ждали очереди. Догадывались: есть какая-то связь между разгромом ракетной колонны и появлением вертолета командующего. Тревожились: вдруг сотворили совсем не то?

Если бы танкисты могли видеть сейчас лицо Тулупова, их тревога выросла бы сильнее. Даже адъютант, знавший генерала не только корректным, ровным и терпеливым, ежился, замечая твердые желваки на его заострившихся скулах и багровеющий шрам, перечеркнувший наискось высокий крутой лоб.

— Чего он просит, наш юный генерал? — переспрашивал Тулупов по радио начальника штаба руководства учениями глухим от ярости голосом. — Отменить решении наших офицеров? Нелепая случайность? Стоит ли выключать из игры ракетное подразделение из-за какой-то заблудившейся роты? Так он сказал?.. Так! Скажите же ему: я тоже верю в случайности — во все, кроме нелепых. А насчет роты он не по адресу обратился. Пусть к Степаняну дозванивается; и если тот признает, что рота состоит из бутафорских танков, если атаку ее следует считать шуткой, — я умываю руки… Впрочем, нет, не умываю! В этой роте и мои труды есть. Генералы, между прочим, тоже воюют ротами…

Он умолк, сбросил с головы наушники, но, видно, гнев его был еще слишком велик, и командующий снова схватил микрофон:

— И насчет игры тоже скажите. Я знаю игру в футбол, в хоккей, бильярд и даже преферанс. Но когда тысячи людей выкладываются сутками без сна и отдыха, когда сотни дорогостоящих машин жгут моторесурс и горючее, я никакой игры тут не вижу. Идет боевая подготовка, и люди воевать учатся, по-современному воевать, а не играть. Воевать — слышите?

Тулупов переключился на бортовую связь, но никак не мог успокоиться и заговорил с адъютантом, как бы приглашая и его разделить возмущение:

— Ишь ты, задело, что какой-то ротный ему, генералу, карты путает. На войне между противниками субординации не существует. Я сам капитаном у двух фашистских генералов вальтеры из рук принимал. Кобенились поначалу: чуть не маршала им для этой церемонии подавай. А маршал, он за каждым солдатом стоит, который волю его исполняет… И эта рота, она что, сама по себе воюет?.. Говорит, «нелепая случайность», ишь ты! Какая же тут случайность, если для прорвавшихся в чужой тыл танков главная цель — ракеты?.. У меня в Белоруссии потрепанный батальон был, такой, что по своим возможностям нынешней роте в подметки не годился бы, а я с ним города брал. И другие брали. Вон еще когда было! А нынче возможности мелких подразделений несравнимо выше, вот они себя и показывают вовсю, где командиры своему делу научены.

Генерал примолк, и адъютант осторожно кивнул на иллюминатор:

— Ракеты на переправе, товарищ генерал.

— Гробы сейчас это для всей операции, а не ракеты, — сердито проворчал Тулупов. — Покажет им теперь Степанян свой норов.

Вертолет садился на пойменный луг между ракетной колонной и линией танков, и к нему с двух сторон спешили вездеход подполковника и камуфлированный газик ракетчиков. Танкисты стояли в две шеренги перед центральным танком, на котором вяло болтался клочок белой материи.

Ермаков сразу узнал вышедшего из кабины вертолета командующего и ощутил нечто схожее с состоянием, когда падаешь и само падение пугает больше, чем неизбежный удар. Лишь бы скорее кончилось!

Командующий казался сердитым, судя по жестам, с которыми обращался к сопровождающим офицерам, Ермаков даже услышал его резкий, недовольный голос:

— Мало танками обставиться — разведку надо вести на марше. Разведку!..

Ордынцев тонким от напряжения голосом скомандовал: «Смирно!» — и, высоко поднимая негнущиеся ноги, пошел навстречу начальникам.

Выслушав рапорт, генерал пожал Ордынцеву руку и поздоровался с ротой.

— Здра-жла-тва-грал!.. — грянуло над поймой.

Генерал улыбнулся и опустил руку. Он знал, чего ждала рота, но бросаться благодарностями по первому чувству не любил, да и не имел права: слишком велик авторитет. Пусть их сначала оценят комдив и комполка.

Командующий обвел взглядом усталые, все еще возбужденные лица танкистов, покосился на крутой склон, по которому тянулись прямые следы гусениц, потом на белый флажок над башней танка:

— Ну-ка, покажите мне, кто сегодня вел роту.

— Лейтенант Ермаков, выйти из строя!

Ермаков перехватил взгляд Ордынцева, и как будто раскрылся над ним парашют, неведомо откуда взявшийся…