Семён Данилюк - Остров незрячих. Военная киноповесть

— Полагаю, легче. Вы эти сотни на корпус делите. А у меня они считанные.

— Ишь каков! — Полехин оборотился к притихшим дамам, приглашая их оценить дерзость подчиненного и собственное, генеральское долготерпение. Но в глубине суровых глаз проблескивали лукавые лучики. Эти хорошо знакомые Арташову лучики стирали с тяжелого лица простецкое выражение, за которым прятался очень умный и наблюдательный, битый-перебитый жизнью мужик.

В дверь протиснулась потеющая от страха физиономия старшины Галушкина, из-за спины которого выглядывал Горевой. Полехин поманил Галушкина пальцем. Старшина выдохнул и, старательно чеканя шаг, двинулся к генералу. В левой его руке вверх-вниз ходил зажатый в кулаке лист бумаги. — Давай, давай, — поторопил Полехин. Пробежал глазами содержимое листа. — Десять килограмм шоколада? — переспросил он с показной суровостью. — Не слипнется? Старшина в ужасе сглотнул. — Так мал мала ведь, товарищ генерал, — горячо зашептал он. — Глядеть больно, какие тщедушные! — Рассчитали, как вы и приказали, из расчета на неделю, — дополнил Горевой, под взглядом генерала браво подтянувшись. — Тушонки пару ящиков вписать? Или лишним будет? — шутливо обратился Полехин к Невельской. — Не-не-не! — Невельская, утратив дар речи, затыкала пальчиком в докладную. — То есть непременно. Полехин, вошедший в роль благодетеля, выдернул из кармана самописку, начал было писать, раздраженно потряс ее и лишь после этого сумел вписать строку. — Так. А тут что? «60 пар женской обуви малых размеров». Это не просто будет. Но поищем. Поглядите, ничего не упустили? Он показал содержимое Горевому. Тот, плохо скрывая волнение, коротко, по-военному, кивнул. Полехин подтянул требование, вывел наискось: «Начальнику АХО. Где угодно изыскать и выдать. Об исполнении доложить». Подписанное требование протянул старшине: — Завтра же получить! Перевел строгий взгляд на Арташова: — Сами догадаться не могли… Пойдем-ка прогуляемся к морю, капитан. С видимой неохотой Полехин выкарабкался из обволакивающего кресла, с галантностью гиппопотама склонился перед дамами: — Спасибо за чай. Насчет сирот ваших позаботимся. А пока, считайте, оставил вас под охраной. — Главное, чтоб не под конвоем, — сострил Горевой. На него скосились. Полехин нахмурился. — Конвой — это еще заслужить надо, — значительно отшутился он. — А про вас мы пока знаем, что делаете доброе дело. Вот и продолжайте. — Спасибо, генерал, — баронесса поспешила загладить неловкость. — Вы здесь всегда желанный гость. — Надо думать, — ироническую улыбку Полехина разглядел лишь идущий следом Арташов. Он же, единственный, успел заметить радостное рукопожатие Невельской и Горевого, — генеральская благосклонность стала для них нежданной индульгенцией.

На крыльце с автоматом наперевес застыл Петро Будник, у калитки — в плащ-палатке старательно тянулся в струнку Магометшин, — караулы были расставлены.

Покряхтывая, Полехин прошествовал к воротам, за которыми обстукивал колеса генеральского «Мерседеса» водитель. В стороне, привалившись к металлической решетке, переговаривались двое охранников. При виде генерала все трое выжидательно вытянулись.

Но Полехин, отмахнувшись, в сопровождении Арташова пошел к берегу.

Море открылось сразу, едва вышли из кустарника в дюны.

Полехин прошел к огромному валуну у края невысокого обрыва, толстым пальцем огладил волосатый мох на поверхности камня, уселся. С сапом втянул в себя пропитанный йодом воздух. Вгляделся в волны, что с глухим рыком лизали побережье острова.

— Балтика! — протянул он. — Слышь, Арташов, как рычит. Не любит нас с тобой. Ничего! И пес побитый порыкивает. А после ластится к новому, понимаешь, хозяину. Побили — теперь приручим!.. Чего озираешься?

Арташов встрепенулся, поймав себя на том, что краем сознания изучает открытую местность вокруг, прикидывая, где можно укрыть генерала в случае опасности. Поймал — и сам себе изумился: прятаться больше было незачем. Но подсознание продолжало воевать. — Ты, кстати, хоть знаешь, в чьем доме оказался? — полюбопытствовал генерал.

— Знаю. — Зна-аю! — передразнил Полехин. Озадаченно потряс залысой головой. — Всё-таки любопытные коленца жизнь отхватывает. В первую мировую германский флот в Финский залив пожаловал. В Петроград захотели прорваться. А знаешь, что спасло город, а считай, и революцию? Не смогли преодолеть минно-артиллерийскую систему, разработанную адмиралом Эссеном. А вот теперь мы с тобой вышли на германскую Балтику. И в кого утыкаемся? Опять в фамилию Эссен, от революции сбежавшую. Такая вот круговерть суд еб в природе. Он огладил крутой, в складках затылок. — Ты-то как к ним угодил? Других домов, что ли, не было?

— Сами видели. Поблизости ничего. — Положим, видел. Хотя, если и были, тебе б наверняка этот достался. Вот если по всему побережью, — он повёл лапищей, — одну-единственную коровью лепешку оставить, ты в нее как раз и угодишь. По раздражению, овладевшему генералом, Арташов сообразил, что разговор затеян неспроста. Полехин вытащил из кармана сложенный вчетверо лист бумаги, протянул подчиненному: — Твоя работа? Даже не развернув, Арташов узнал потерянный листок. — Видно, когда в штабе был, из сумки выпал, — объяснился он. — Это что, семечки, чтоб выпадать!? — рявкнул Полехин. — Вслух читай. Арташов уныло вздохнул: — Порой мне кажется: Она рожала не меня, а мир, в котором есть страна Из крови и огня. Уж лучше б спрятаться в подол, Не видеть и не знать Тот многоликий произвол, Что подарила мать. Товарищ генерал! Тут ничего крамольного. «Страна из крови и огня», — так война же. — А многоликий произвол — конечно, Гитлер, — в тон ему догадался Полехин. — Ты это попробуй особистам объяснить. У них отобрал. А если в следующий раз меня не окажется? Оглядел унылого подчиненного: — Допустим, не можешь не марать бумагу. Прёт изнутри. Понимаю, с природой не поспоришь. У самого иной раз поносы бывают. Так пиши как все люди: о зверствах фашистов, о матерях, не дождавшихся сыновей, о подвигах. Да хоть о разведчиках своих. Вы ж такого повидали, что другому писаке ста жизней не хватит, чтоб осмыслить. А у тебя под рукой. И главное — всё по правде будет. — Всё, да не всё, — пробормотал Арташов. Под подозрительным генеральским взглядом опамятовал. — Не получается у меня так, товарищ генерал. Полехин от души ругнулся:

— Потому что мозг у тебя с вывертом. Знаешь, почему так и не стал Героем? — Не достоин. — Поязви еще. Мне доложили после. Потребовал вписать Будника? — Без Будника не добыли бы ни документов, ни штабиста того! Он его на себе два километра по снегу волок. И потом, обмороженный, раненый, нас прикрывал! — Да Буднику твоему за счастье было, что ты его, гоп-стопника, из штрафбата вытащил! А уж чтоб бывшего ЗЭКа в Герои! — Полехин в сердцах пристукнул лапой по валуну. — Неужто не соображал, чем для тебя самого обернется? — Несправедливо это было, товарищ генерал. — Ишь как! — Полехин озадаченно потеребил пористый нос. — Как же ты такой дальше-то будешь? Крупные белые зубы Арташова обнажились в беззаботной улыбке: