Павел Кочегин - Человек-огонь

— Тише вы, горлохваты! Говорите, Петр Ильич, говорите, — гудит председатель, правой рукой вытирая пот с лица, левой названивая в колокольчик.

Полубаринов со слезами на глазах заговорил о многострадальной Руси, об опасности, нависшей над отечеством:

— Народ требует продолжать войну до победного конца, и мы, станичники, должны прислушаться к его голосу, горячо одобрить политику Временного правительства! — крикливо закончил он.

Раздались дружные рукоплескания богачей и негодующие выкрики фронтовиков. Среди всего этого многоголосого хаоса прозвенел голос Томина:

— Что?.. Что?.. Воевать до победного? Мы навоевались, хватит!

— Тебе никто слова не давал, — закричали из президиума.

— Сам возьму! — ответил Николай и легко взбежал на трибуну.

— Товарищи! — произнес Томин, и в зале сразу стало тихо, словно после взрыва бомбы.

— Товарищи! — повторил он.

— Я запрещаю тебе произносить это слово! — взревел председатель.

— Долой с трибуны! Гнать в три шеи! — заорали атаманы станиц. Они кинулись к трибуне, чтобы расправиться с Томиным. Дорогу им преградили фронтовики, среди которых выделялась коренастая фигура Федора Гладкова.

— А ну, назад, тыловые крысы! — внушительным тоном сказал он, кладя правую руку на эфес шашки. — Громи их, Николай!

Вооруженные фронтовики охладили пыл казачьей верхушки. И в установившейся тишине зазвенела пламенная речь председателя солдатского комитета 1-й Оренбургской казачьей дивизии Николая Дмитриевича Томина:

— Товарищи фронтовики! Сегодня я получил грамоту. Вот она, — и Томин вынул из кармана листок бумажки, прочел: «Большевистский холуй! Если твой длинный язык не прекратит болтать, то с тобой будет то же, что с твоим изображением».

Николай бросил на стол президиума клочки карточки.

— Запугать решили, чтобы я не говорил правды. Не выйдет! Я не большевик, но горжусь тем, что иду вместе с ними. Только большевики говорят правду в глаза, только большевики искренние друзья народа!

— Правильно, Николай! Правильно! — одобрительно прокричали товарищи.

— Изменник! Немецкий шпион! Исключить предателя из казаков! — на разные голоса горланили казачьи атаманы.

Николай терпеливо ждал тишины. Постепенно буря стихла. Председатель, повернувшись к Томину, закричал:

— Запрещаю говорить тебе! Слышишь, запрещаю!

— Правде рот хочешь заткнуть, господин полковник? Не выйдет! Дивизия дала мне наказ сказать, что думают казаки. И я скажу. Сейчас член Государственной думы атаман Полубаринов пел о войне до победного конца. Эту песню мы слышим здесь каждый день. И все от имени народа. Давайте посмотрим, что это за народ, которому нужна война до победного конца? — Указывая рукой на Полубаринова, Томин продолжал: — Этому правителю война нужна, чтобы сплавлять прелый хлеб за первосортный. Серая скотинушка все сожрет. И этому господину война нужна до победы, — Томин указал на Гирина, — чтобы суконную труху продавать за добротный материал. Не важно, что только до первого надева — денежки-то в кармане.

— Не накормивши, врага не наживешь, — бросил реплику Гирин.

— Спасибо за хлеб-соль, благодетель: до сих пор они в горле костью стоят. — И этому, господину Тестову, — он указал на местного салотопа, — тоже война нужна, как же! Он вместо мыла куски глины всучивает военному интендантству. Недаром говорят: борода Минина, а совесть глиняна!..

— Ха-ха-ха! Господа, господа, что он говорит? Что? Нахал, вот нахал! — вращая толстыми пальцами, сложенными на животе, просипел Тестов.

Не обращая внимания на злобный вой врагов, Томин продолжал:

— Теперь спросим батарейца Гордея Родионовича Алтынова нужна ли ему война, — и он посмотрел на галерку, где сидел отец Александра Алтынова, батареец-запасник. — Что дала ему она? Один сын погиб, второй еще мальчишка, а тоже на фронте. Самого вот забрали. Дома жена больная, снохи и внучата батрачат на правителя Полубаринова. А землю он у них за долги забрал. Выходит, война нужна не беднякам, а фабрикантам, купцам, кулакам-мироедам и прочим кровососам. Вам, господа хорошие, нужна война, так идите и воюйте, а с нас хватит! Мы сыты по горло! Долой войну, да здравствует мир!

— Долой войну! Мир! Домой! Хватит! — подхватили фронтовики.

— Станичники! Это речь немецкого шпиона, — выскочив на трибуну, закричал полковник, представитель Совета союза казачьих войск, прибывший на съезд из Петрограда. — Ваши братья на фронте кровь проливают, а Томин приехал сюда разлагать тыл. Исключить его из казачества!

— Исключить! Исключить! — завопила станичная знать.

— Кто разлагает тыл? Я или вы — это еще вопрос, — поднявшись с места твердо заговорил Томин. — Я с первого дня на фронте, с коня не слажу, шашка притупилась. А вы в Питере отираетесь, к власти пробрались, пьянствуете, развратничаете, капиталы нажили на чужой крови.

— Долой тыловую крысу с трибуны! Долой! — требовали фронтовики.

К трибуне подбежал Гладков и, потрясая увесистым кулаком, прокричал:

— Исключить Томина из казаков? Дудки! Тут вы что-то не то затеяли. Учтите, за Томина мы порубим вас всех. Вот и весь сказ!

Две недели в зале окружного суда гудели голоса, скрещивались страсти, летели призывы, слышались угрозы. Съезд одобрил политику Временного правительства: вести войну до победного конца. Однако съезд показал, что казаки уже не те, что были в 1905 году…

В отсутствие Томина был арестован и отправлен в Верхнеуральск на суд станичников заместитель председателя дивкома Иван Дмитриевич Каширин. Начальник дивизии приказал разоружить шестую сотню, откуда шла вся смута в соединении. Председатель сотенного комитета Тарасов и член дивкома командир сотни Каретов решительно противились намерению генерала. Приезд Томина сорвал планы начдива. Вместо арестованного Ивана Каширина дивизионный комитет избрал Ефима Мироновича Каретова.

Стремительно развивались события.

В то время, когда в Петрограде шел штурм Зимнего Дворца, а второй съезд Советов принимал исторические декреты о мире, о земле и избирал первое в мире советское правительство — Совет Народных Комиссаров, контрреволюционные генералы в союзе с соглашателями начали поспешно готовиться к разгрому революционных сил фронта. Враги народа всячески пытались помешать проникновению в войска сведений о революционных событиях в Петрограде. Однако известие о революции докатилось и до казаков Первой Оренбургской дивизии.

Через несколько дней после октябрьского переворота в Петрограде в дивизию вернулся из штаба фронта подъесаул Каретов, ездивший туда с поручением дивкома. Он приехал утром. Несмотря на ранний час, землянка солдатского комитета была уже переполнена.