Борис Беленков - Рассвет пламенеет

— Прекратить огонь!

Магура вопросительно взглянула на майора.

— Да, кончили, — поняв немой вопрос, ответил он. — Давайте-ка спустимся вниз. Сожалею, что у меня нет полковой пушки, я тут вижу все… А так — сидим, постреливаем…

Он помолчал некоторое время, закуривая.

— Вам надо уйти отсюда.

— Если я уйду, вам станет легче? — с живостью спросила Магура, глядя ему в глаза.

— Да нет — легче или тяжелей, не в этом дело.

— А в чем?

— В боевой обстановке ваше место не здесь.

— Короче — по команде: кругом, шагом марш, так? — спросила Магура, кажется, больше с сожалением, чем с упреком.

Они стояли за изгибом траншеи так, что телефонист не видел их. Симонов взял ее руку, мягко спросил:

— Хочешь, я поцелую тебя?

— Только для того, чтобы я ушла?

— Безусловно и обязательно.

— Что это, Андрей Иванович… комедия?

— Нет, не комедия. В твоих же интересах — призываю: отправляйся в санпункт и здесь не появляйся без дела.

— А я не без дела сюда, — стараясь придать голосу твердость, сказала Магура.

Лицо ее, похудевшее и еще более удлиненное, стало вдруг сумрачным. Глядевшему на нее в упор Симонову даже подумалось, что она не такая уж красивая, как прежде ему казалось. Выражение темных, немного прижмуренных глаз сделалось каким-то неясным, — теперь в них уже не вспыхивали то задорные, то суровые огоньки. «Измоталась она — думал Симонов, чувствуя, что ему хочется сказать ей что-то ласковое. — Устала — вон губы как обветрились, покрылись множеством мелких морщинок, кое-где переходящих в кровоточащие трещинки. А за губами белые зубы — ишь, какие они у нее ровные. К ним, наверное, никогда не прикасался инструмент стоматолога, и она их аккуратно чистит даже на передовой. Вот только несколько тяжеловата у нее нижняя челюсть, — удлиненное лицо. А впрочем, все-таки Тамара красива».

— Часто случаются ранения с артериальным, опасным для жизни кровотечением, — после длительной паузы глухо, словно из отдаления, заговорила она снова, не торопливо, но четко. — А я иногда долгое время не знаю о таком положении человека. Не сразу ведь, а только когда стемнеет — несут, а раненый истек кровью!

С Симонова будто дуновением ветра сдуло мгновенное оцепенение, — вопрос о жизни людей всегда волновал его сильнее всяких личных переживаний.

— А что же прикрепленные к ротам ваши санитары? — почти сердито спросил он.

— Каждая рота расположена в полкилометра по фронту. Разве могут везде поспеть два санитара?!

— Хорошо, — подумав, сказал Симонов, — реализуем вашу просьбу.

— А я не прошу, но требую, — возразила Тамара Сергеевна. — Служебное положение обязывает вас дать распоряжение ротам: в случае ранения, пусть не ждут санитаров, выносят сами!

— Ну, хорошо, хорошо! — согласился он, взяв ее за руку.

Магура резко вырвала свою руку из его огрубелых пальцев. Не сказав ни слова, круто повернулась спиной, прикусив губу, как бы сдерживая какие-то резкие слова, и пошла прочь, вся сжавшись.

А Симонов глядел ей вслед, любуясь ровным размашистым шагом и удивляясь, что вот идет она и даже не оглянется! Хотя над степью посвистывали шальные пули, Магура продолжала удаляться, не пригибаясь и не убыстряя своей размеренной поступи.

«Ишь ты, характер показывает! — вздохнул он. — Эх, Тамара, Тамара…». И после, вспоминая ее походку, уже тогда, когда она скрылась за бугорком, он почувствовал, как сердце сжимается от тоски.

С еле заметной усмешкой он думал долго и нелегко: «Почему я стал относиться к ней или по-идиотски делать вид, что я отношусь к ней легко и просто, как ко всякому подчиненному, выделяя ее среди остальных лишь постольку, поскольку она женщина? Ее это раздражает, по-видимому. Не любят меня женщины, не любят!.. Потому что я слишком прямолинеен и грубоват. А им надо что-то непознанное, так сказать — загадочное. Вот Ткаченко — тот скрытен при них, — эх, черт!.. Должно быть, товарищ женщина, здорово ты любишь интригующее, одним словом, все то, что тебе самой непонятно. Ну, что ж, если она не может полюбить меня таким, какой я есть, — так и будет… А ковыряться во мне, доискиваться без конца, заслуживаю ли я ее любви, — хватит! Одним словом, если так — прочь от меня. Мне, брат, так: или все, или ничего не надо!».

В полдень, сидя в некотором отдалении от санпункта, Магура вспоминала деловые и частые разговоры с Андреем Ивановичем. «А пожалуй, я сама виновата, сама заронила сомнение в его сердце. Еще этот Ткаченко… Пусть он только явится, я теперь знаю, как поступить». И затем Симонов вновь встал перед ней, обыкновенный, немного рассерженный, но всегда справедливый. Ее злило, что разговоры с ним в лучшем случае заканчивались шуткой. «Что ж, будем на все это глядеть веселей!» — сама на себя мысленно прикрикнула она.

Она вскинула брови, усмехнулась.

— Уныние тебе не к лицу, Тамара, — вслух подумала она. — Не все еще рухнуло! — достав из кармана зеркальце и заглядывая в него, пальцем пригрозила себе: — Ах ты, старенькая, старенькая. А что же, скажешь нет, не старенькая? Двадцать семь — не восемнадцать лет. И к тому же — вдовушка! Да, да — старенькая, сознайся.

— Тамара Сергеевна, — крикнул ей Шапкин, — смотрите, уже несут!

Магура вскочила и крупным размашистым шагом пошла к санпункту, прошептав на ходу: «Безобразие, о чем размечталась!..». Еще издали она повелительно бросила Шапкину:

— Воду, мыло, полотенце, халат! Прокипятить инструменты!

— Все готово, товарищ гвардии военврач третьего ранга. Санпункт к приему раненых готов! — доложил Шапкин с таким сосредоточенным выражением лица, точно сейчас предстояла серьезная операция.

Это был только санпункт первой помощи. Тем не менее лечение раненых начиналось именно здесь. Главной задачей, которую перед собой ставила Магура и от успешного выполнения которой чаще всего зависела жизнь раненых, — было остановить кровотечение. «Первая опасность — кровотечение!» — всегда говорила она своим помощникам.

— Я не хочу вас, оставьте! — стонал раненый, отмахиваясь от Шапкина, подбежавшего, чтобы помочь санитару Лопатину поставить на землю окопные носилки. — Пусть посмотрит товарищ докторша… Она-то мне скажет…

Вымыв руки и вытянув их вперед, Магура командовала:

— Халат!

Когда ее одевали, она нарочно не глядела на раненого, делала вид, что ее не волнует его стон, что она совершенно спокойна.

— Шапкин, переложить на полевые… санитарные!

— Есть на полевые санитарные!

— Ранение?

— Пониже бедра, — доложил санитар Лопатин.

— Кровотечение?

— Все еще сильное.

— Выходное отверстие?

— Не обнаружено!

— Разбинтовать!

Подойдя ближе взглянув на перевязку, она тихо сказала: