Андрей Колганов - Йот Эр. Том 2

— Мне хотелось бы оправдать ваше доверие, пан маршалек. Однако в Министерстве обороны СССР могут категорически воспретить мне принимать участие в подобном деле, — решил открыто расставить точки над i Речницкий.

— Если вы готовы принять на себя исполнение моей просьбы («Просьбы? Вот даже как!» — мелькнула у Якуба мысль), то я, в свою очередь, позабочусь о том, чтобы избавить вас от претензий Советского командования, — едва заметно усмехнулся генерал «Роля». — Официально вы будете выезжать за границу совсем с другим поручением, — и Жимерски протянул Якубу официальную бумагу с польским гербом:

«Настоящим удостоверяется, что Якубу Францу Речницкему, главному инспектору пехоты Войска Польского, поручено, в ранге специального и полномочного посланника, инспектирование службы военных атташе Польской Народной Республики.

— А вот эту бумагу вы можете не показывать, — промолвил Жимерски, доставая из папки другой столь же официальный документ, — если не возникнет случай крайней необходимости:

«Настоящим удостоверяется, что Якуб Франц Речницки, главный инспектор пехоты Войска Польского, является специальным и полномочным представителем Польской Народной Республики по вопросам репатриации военнослужащих, принадлежащих к польскому офицерскому корпусу и находящихся за рубежом.

«Вот ведь подпольщик! — с некоторым оттенком уважения подумал Речницкий. — Не растерял еще навыки конспирации. Надо соглашаться! Есть, конечно, риск нарваться на скандал со своим Министерством обороны, но зато ведь это легальный выход за рубеж под дипломатическим прикрытием». А вслух произнес:

— Приложу все силы, чтобы оправдать ваше доверие, пан маршалек, и не дать в то же время повода для конфликта с советским командованием.

— Что же, мне всегда вас аттестовали как крайне надежного в служебных делах офицера. Надеюсь, у меня не будет случая разочароваться, — произнес Михал Жимерски, протягивая руку для прощания.

Якуб Речницки и раньше выезжал из Польши по делам. Если не считать регулярных командировок в Москву, то Нина гоняла машину в Калининград, в Прагу, в Вену, в Берлин. Вот и сегодня поездка предстояла в бывшую столицу ныне поверженной и расколотой Германии. Ровное полотно немецких автобанов послушно ложилось под колеса автомобиля, и, если бы не нудный осенний дождик, который требовал от водителя повышенного внимания на дороге, то путь от Варшавы до Берлина, на который ушло полдня, мог бы пролететь почти незаметно.

Генерал, руководствуясь старой, довоенной схемой города, которую он держал на коленях, подсказывал путь среди незнакомых улиц. Впереди показались шлагбаум и солдаты в касках у КПП. Даже если девушке не довелось бы и раньше видеть форму американской армии, ошибиться в данном случае было невозможно — один из солдат был чернокожим.

«Это что же, мы выезжаем из советской зоны в американскую?» — мелькнула у Нины мысль и тут же ушла куда-то на задворки сознания. Выезжаем и выезжаем — значит, так надо.

Но эта поездка оказалась не единственной, когда довелось покидать пределы территорий, отмеченных присутствием советских войск. Помимо неоднократных визитов в Западный Берлин, где она хотя бы исполняла роль шофера, ей запомнились и авиаперелеты, смысла участия в которых она не понимала. В самом деле, приезжаешь на аэродром, сажает тебя отец в закрепленный за ним самолет. Потом летишь неведомо куда. В иллюминатор видно сначала равнину с полями и лесами, потом горы, иногда опять появляется равнина, иногда — морской простор и снова горы… В один из таких полетов ей запомнились симпатичные беленькие домики, над самыми красными черепичными крышами которых самолет прошел на посадку.

Прилетели, и что дальше? Либо сиди, как дура, в самолете, дожидайся, когда генерал вернется после своих секретных дел. Либо, в лучшем случае, повезут куда-то в машине с занавешенными окнами, отведут в какую-нибудь комнатку, и снова сиди там одна. Хорошо, если чаю дадут и поставят печенье в вазочке.

Но были поездки, в которые Речницкий вовсе не брал с собой дочку. Он стал частенько летать в Париж без ее сопровождения. Однако в этом случае у девушки оказывалась, по крайней мере, вполне понятная функция: если в доме раздастся звонок из Москвы, она должна была под любыми предлогами не звать его к телефону, в то же время создавая впечатление, что он тут, под рукой. Как бы в порядке компенсации за эти вылазки в одиночку из Парижа Якуб привозил для Нины французское белье из натурального шелка и американские нейлоновые чулки — предмет отчаянной зависти варшавских модниц.

Для прикрытия родного папочки девушка прибегала к различным уловкам. Варианты отговорок придумывались самые разнообразные, начиная с самой примитивной, первой пришедшей в голову — вышел в туалет. Когда раздался следующий звонок, Нина ляпнула:

— Генерала нельзя будить! Он только что лег спать.

— В десять утра? — не поверил властный начальственный голос на другом конце провода.

— Это у вас в Москве десять утра, а в Варшаве только восемь! — с претензией парировала девушка. — Я еще не сошла с ума — поднимать его с постели, когда он только-только уснул. Он тут с генералами до утра в преферанс резался и водку пил.

Последнюю отговорку властный собеседник почему-то воспринял с полным пониманием — видимо, звонивший хорошо себе представлял по собственному опыту, что такое утро после ночной попойки.

Нина сразу догадалась: ни в коем случае нельзя допустить создания впечатления, что генерала не зовут к телефону потому, что на самом-то деле он в отлучке. Поэтому несколько раз, когда генерал был дома, Нина также отказывалась приглашать его к телефону под разными предлогами, но после настойчивых просьб все же подзывала. Особенно эффектным был случай, когда Якуб собственноручно занимался приготовлением колбасы из только что подстреленного кабана. Подняв трубку, Нина сначала тупо отказывалась звать генерала:

— Генерал Речницки не может подойти к телефону.

— Это еще почему? — голос в трубке явно не привык получать отказы.

— Он занят! — отрезала девушка.

— Чем это он таким занят!? — возмутился голос в трубке. — Чем бы он ни был занят, пусть немедленно берет телефон — его начальство требует!