Николай Попель - Танки повернули на запад

Когда я подходил к блиндажу Армо, в серо-голубом рассветном небе завыли первые немецкие бомбардировщики.

— Нэ нравятся мне эти утренние птички, — задрал голову Бабаджанян. — Кто много успеть хочет, рано начинает.

Гитлеровцы в этот день отказались от размеренного. распорядка, от неспешного подъема, спокойного завтрака. Готт хотел выиграть часы, минуты. И, надо признаться, 8-го июля он их выиграл. Фашистские танки двинулись вперед раньше, чем сосредоточились для контратаки наши бригады.

Сверху, не разбирая тропок, бежал Катуков.

— Опоздали… опоздали…

Он зло выругался, схватил телефонную трубку. Шалин доложил, что началась бомбежка по всему переднему краю.

— Передайте Никите Сергеевичу, просите авиацию! — крикнул в трубку Катуков. — Больно долго соколы спят.

Наше с Катуковым присутствие связывало Бабаджаняна. Отдавая распоряжения, он косился в нашу сторону. Ему казалось, раз в такой день приехали к нему, значит, не совсем доверяют. А тут еще появился командир корпуса генерал Кривошеин, который без всяких задних мыслей недавно предлагал послать Армо учиться…

Но обстановка с минуты на минуту накалялась, и Бабаджаняну было уже не до представителей.

Катуков положил ему на плечо руку:

— Война, Армо, и без того дело нервное. Не надо усложнять.

— Слушаюсь, товарищ командующий, — кивнул Армо и добавил: — На Кунина прут танки. Посылаю роту пэтээр. Остаются в резерве только сорокапятки…

До нас доносились глухие, сливающиеся в общий гул разрывы. Когда гул откатывался в сторону, слышались отрывистые выстрелы танковых пушек, отчетливые очереди пулеметов и послабее — автоматные. Над оврагом свистели наши и немецкие снаряды. В повозки, в грузовые машины спешно грузили раненых. На месте медсанбатских палаток торчали лишь рогульки, на которые ставили носилки, да груды окровавленных бинтов и ваты.

Кортылева, заместителя Бабаджаняна по политической части, я не застал. Он с ночи находился в батальоне Кунина. В трубке я слышал его голос, измененный боем:

— Танки прошли через нас. Повторяю: танки прошли через нас. Идут в вашем направлении, готовьтесь…

В блиндаж стремительно вошел Бабаджанян. Смуглое лицо его стало серым: так он бледнел.

— Богомолов, — повернулся Армо к корпевшему за столом начальнику штаба, организуй круговую оборону. Всех — в ружье.

Над оврагом коротко прошелестел снаряд и врезался в противоположный склон. Выстрел и разрыв почти слились. Били танки или «фердинанды».

Богомолов прислушался к свисту осколков, прикрыл пилоткой лысеющую голову:

— Ясно, товарищ комбриг.

Катуков нетерпеливо крутил ручку телефонного ящика.

— Тяжелой бы артиллерии, — неуверенно попросил Бабаджанян.

— Знаю, — отрезал Катуков.

Наконец командующий артиллерией Фролов ответил, и Катуков несколькими словами обрисовал обстановку:

— Нужен маневр траекториями. Понимаешь? Поворачивай артиллерийскую группу. Понимаешь? По рубежам…

Фролову можно было не объяснять подробности.

С Армо и Михаилом Ефимовичем мы быстро карабкались по склону оврага. Вдоль гребня его, в заранее отрытых окопах, уже сидели штабные командиры, писаря, бойцы с пункта сбора донесений.

Впереди все было затянуто плотной завесой дыма и пыли. И вдруг эту завесу прорвали десятки разрывов. Земля мелко задрожала под ногами. Артиллерия все била и била. Такую стену танкам не протаранить.

Когда огонь утих и дым немного рассеялся, мы словно сквозь туман увидели вдали сплошную цепь немецких машин. Понять, какие подбиты, какие целы, было невозможно. Цепь зашевелилась — видимо, немецкие танкисты получили какой-то приказ. «Тигры» и «пантеры» рассредоточивались, пробуя обтечь рубеж ПЗО.

Между нами и немецкими танками никого и ничего нет. Несколько сотен метров выжженного поля. И все. Артиллерия бьет издалека, с закрытых позиций, разбросанных где-то позади оврага.

Катуков прилип к биноклю. Машинально бормочет:

— Перестраиваются… Заходят клином… Пахнет ладаном…

Последние слова, не отводя от глаз бинокль, он шепчет мне на ухо.

Армо молча ставит перед нами на бруствер рукоятками вверх противотанковые гранаты. У Богомолова заело диск, он никак не может снять его. Рядом солдат прилаживает сошки ручного пулемета. Притащились радисты с серыми ящиками раций. Прильнув к земле, тянут провод телефонисты. Ни команд, ни выкриков.

Но снова заслон разрывов встает на пути танков. Невидимые нам артиллерийские наблюдатели знают свое дело. Снова застыли в дыму «пантеры» и «тигры».

Так повторяется не раз. Немцы не перестают искать щель. Наши батарейцы опускают перед ними огненный занавес. Однако танки все ближе и в конце концов, видимо, прорвутся. Из десяти — пять, но прорвутся.

Это понимает каждый из привалившихся к стенке окопа. Но не каждый понимает последствия такого прорыва.

— Товарищ «Сто первый — Волга», — неожиданно напоминает о себе радист. С наушниками на голове он притулился в углу, и никто не обращает внимания на монотонно повторяемые им позывные.

— Товарищ «Сто первый — Волга», вас вызывает «Сто первый — кинжал».

«Сто первый — кинжал» — это Горелов, — быстро прикидываю я. — Неужели готов?

Катуков наклоняется над рацией.

— Подтянулся полностью? Борта, говоришь, подставили? Видишь все поле? А связь с…

Михаил Ефимович вопросительно смотрит на радиста.

— Какой позывной у Бурды?

— …Связь со «Сто первым — винтом» имеешь?.. Все проверено? Тогда действуй!

Гитлеровские танки снова перестраиваются. Вернее, часть перестраивается, а остальные ведут огонь, щупают снарядами поле. Где-то здесь в земле притаились русские корректировщики, а может быть, и русские противотанковые пушки.

Радист, принимая от Катукова наушники, неосмотрительно выпрямился и рухнул с разбитым черепом.

— Сеня, Сеня, чего ты? — недоуменно теребит его за плечо напарник. — Ну чего ты?

— Нет больше у тебя, сынок, друга Сени, — тихо произносит Михаил Ефимович, — пал Сеня в боях за Родину.

Кровь из разбитой головы капает на серый ящик; рации, на вылинявшие брюки, на обмотки второго радиста.

Танки закончили перестроение и, забирая вправо (не подозревают, что приблизились к Горелову), продолжают упрямое движение. И — останавливаются. Останавливаются прежде, чем до нас долетает мощная молотьба разрывов.

Первые залпы бригада дала из засад. Это они заставили немецких танкистов с ходу затормозить, развернуть башни. Но пока гитлеровские стрелки схватят цель, бригада Горелова успеет пробить борта не у одной машины.

Вздох облегчения вырвался у каждого из нас.

Вдруг замечаешь: над окопом наклонилась береза. Ее лаковые листья, если станешь в рост, блестят, мелькают перед глазами. И чистая как снег кора тоже блестит на солнце.