Николай Попель - Танки повернули на запад

Двигавшийся на юг Бойко приближался к Черновцам.

Нас охватила лихорадка наступления. Танки заправляются трофейным горючим, бойцы питаются чем бог пошлет. А бог не нормирует паек. Иной экипаж, обедая, уминает доброго кабана, которого немецкий повар разделал бы для целого взвода. Но потом те же люди сутками жуют пресные галеты, запивая холодной водой.

Надо собраться с мыслями, сосредоточиться. Мы вступили на земли Западной Украины. Из памяти не идет встреча в Черткове: в первые минуты жители настороженно рассматривали наших офицеров.

В 1939–1940 годах нас здесь еще не успели как следует узнать, а потом немецкая оккупация, фашистская пропаганда, разгул бандеровщины…

На недолгую ночевку фронтовая дорожная судьба занесла меня в поповский дом. Большая комната уставлена книжными шкафами. На полках украинские, польские, немецкие книги. Русских мало. Но попадаются и они: Пушкин, Гоголь, Толстой. И все время, пока рассматриваю корешки, я чувствую на себе пристальный взгляд хозяина больного сгорбленного старика, с отвислыми полукружьями под глазами.

— Может быть, имеются книги, которые нельзя хранить? Тут много богословских трудов. А большевики, насколько мне ведомо, не очень жалуют церковь.

— Да, не очень, — говорю я, не отходя от шкафов. — А что хранить и что не хранить — решать вам самим.

Электричества нет. Экономка поставила желтые свечи в двойные медные подсвечники, которые, как видно, давно служили лишь украшением массивного стола с распятием.

Я продолжаю рассматривать книги, хозяин — следить за мной. Он опустился в кресло с резной спинкой, поигрывает пальцами по полированной крышке стола. Мы словно бы исподволь изучаем друг друга, готовясь к неизбежному разговору.

У меня сперва было впечатление, будто священник забился в этой комнате, устранившись от мирских забот. Но когда разговор завязался, я понял свою ошибку. Нет, старик не был безразличен к происходящему вокруг.

— Мы как горох при дороге. Каждый, кому не лень, рвет… Вот, господин генерал, прошу поглядеть.

Он торопливо достал из кармана связку ключей, выбрал один из них, открыл шкатулку с гуцульским резным орнаментом.

— Посмотрите, посмотрите…

И выбросил на полированный стол стопку тонких книжечек в разноцветных корках.

— То паспорта и удостоверения, какие я получил за свою семидесятитрехлетнюю жизнь. Австро-венгерский, польский, русский, прошу прощения, советский… А это вот германский. Только одного нет.

Я вопросительно посмотрел на старика.

— Украинского… Мой народ измучен иноземными постояльцами.

— Советскую власть вы тоже относите к иноземным постояльцам?

— Советы здесь были менее двух лет, но при них в селе выстроили школу. Я не принадлежу к числу священнослужителей, пугающихся света знаний. Однако я бы не решился сделать вывод, что моей пастве для земного преуспеяния нужна именно та власть, какую именуют советской. То русская форма государственности. А украинцы имеют свою культуру и свою историю. Они способны создать собственные национальные формы государственного управления.

— Но вам известно, что Советский Союз объединяет различные национальности, в том числе и украинскую, один из представителей которой сидит перед вами.

Священник помолчал, пристально глядя на меня.

— То, что мой уважаемый гость — украинец, для меня приятная неожиданность. Хотя боюсь, что он, как и многие его сотоварищи с Востока, забыл даже язык отцов…

— Ни, не забув.

— Вчера я впервые за последние годы видел московские газеты, — продолжал поп, пропустив мимо ушей мой ответ. — Там на каждой строке «мы — русские, русские, русские…» В сороковом году, если память мне верна, такого не было. Полагаю, нынешняя война всколыхнула национальные чувства всех народов. И моего многострадального тоже.

— Мы уверены, что способны удовлетворить национальные стремления народов. Если они, разумеется, не раздуты, подобно флюсу, спекулянтами-шовинистами вроде, скажем, оуновцев.

— Среди оуновцев есть достойнейшие, преданные своему народу.

— С такими не доводилось встречаться.

— Прошу прощения, встретитесь!

В словах священника мне почудилась угроза. Но старик был все так же отчужденно вежлив. Желая как-то сгладить впечатление от своих слов, он добавил:

— К моей досаде, некоторые из них слишком сблизились с германским командованием, и это пагубно отразилось на их популярности. Я не политик и затрудняюсь судить их. Не допускаю мысли, что такое сближение было продиктовано только корыстными или тщеславными побуждениями. Возможно, они хотели таким путем служить своим целям…

— Устраивая погромы, вырезая польские семьи, расстреливая русских красноармейцев и украинских партизан.

— Война — нечто очень жестокое и сложное. Не нам слабым и пристрастным, постичь ее. Пройдут десятилетия, прежде чем можно будет справедливо воздать богу — богово, а кесарю — кесарево… Здесь все сложно, очень сложно, гораздо сложнее, чем может показаться людям, прибывшим издалека.

И снова мне послышался в негромко произнесенных словах какой-то намек. На этот раз я прямо спросил:

— Угрожаете?

— Нет, только предупреждаю. Только предостерегаю из лояльнейших человеколюбивых побуждений…

Еще с вечера, увидев пышную постель, предназначенную для меня в одной из комнат поповского дома, я вожделенно мечтал выспаться. Но после не очень-то откровенных, но многозначительных речей хозяина, после его явных недоговорок, я ворочался без сна под атласной пуховой периной.

Мало нам гитлеровцев с их гнусной тактикой растления, подкупа и запугивания людей, с их лживой пропагандой, пользующейся человеческими слабостями и низменными инстинктами. Теперь — оуновцы: проповедь украинской исключительности и пули из-за угла.

До войны я служил в корпусе, дислоцировавшемся в Западной Украине. Тогда-то я впервые познакомился с оуновцами, с их литературой и пропагандистскими выкрутасами. Знакомство было в основном теоретическое. Практически постиг бандеровцев в первые дни войны во Львове, когда они пулеметными очередями с крыш косили наши колонны. Но что из себя представляли бандеровцы сегодня, как они «дозрели» в условиях гитлеровской оккупации, чего ждать от них теперь, я еще не представлял себе. И это тревожило.

В одном старый униат прав: обстановка здесь сложная. Рожденный войной национальный подъем может перерасти в чувство националистического превосходства, если его распаляют бандеровцы: «Украинцы — соль земли», «Украина — превыше всего».

Надо побольше узнать, подумать, посмотреть ленинские работы по национальному вопросу. Надо во всем этом разобраться…