Юрий Слепухин - Тьма в полдень

– А еще короче – саботаж.

Таня беспомощно пожала плечами:

– Ну, если хотите...

– Я хочу только одного – разобраться в вашей просьбе. И понять, для чего вам нужны эти деньги – на благотворительность или на...

– Да можете вообще их не давать! – закричала Таня почти уже сквозь слезы. – Не нужно мне от вас никаких денег!

– ...на резистанс, – спокойно докончил Болховитинов. – Я хочу сказать – на борьбу с немцами. Вы в этом участвуете, да?

– Да, да, да! – крикнула она, глядя на него круглыми злыми глазищами. – Будто сами не можете догадаться!

– Почему же, я догадался, – спокойно сказал Болховитинов. – И вашему подполью нужны деньги?

– Ну да...

Болховитинов долго молчал, вертя в пальцах зажигалку.

– Почему вы решили обратиться именно ко мне? – спросил он наконец, не глядя на Таню.

– Мы подумали, что у вас могут быть деньги... и что вы не выдадите нас немцам.

– «Подумали»! Что значит «подумали»?... Ведь гарантии у вас нет? Ведь я в принципе могу все-таки оказаться мушаром – простите, я хочу сказать – доносчиком? Или даже агентом-провокатором?

– Конечно, – согласилась Таня уныло.

– Как же вы могли рисковать?

– А как можно без риска в таком деле?

– Тоже верно, – усмехнулся Болховитинов. – Вашу работу в комиссариате следует, по-видимому, отнести к разряду того же неизбежного риска?

Спрашивая это, он смотрел теперь прямо на нее. Таня почувствовала, что бледнеет. Но отмалчиваться было уже поздно. Она судорожно глотнула и сделала головой утвердительное движение.

– Да, – сказала она. – Да, конечно. И тут же добавила по-детски наивно:

– Только вы, пожалуйста, никому не говорите!

Болховитинов хотел что-то сказать – и не смог, точно у него вдруг перехватило дыхание; он встал, помедлил, потом быстро подошел к сидевшей в своем углу Тане и, наклонившись, поцеловал у нее руку.

– Спасибо, – сказал он сдавленным голосом. – Если бы вы знали, что вы сейчас для меня сделали. Спасибо... вам и вашим друзьям.

Болховитинов отошел, сел на место. Таня продолжала следить за ним настороженным и в то же время каким-то отсутствующим взглядом, словно прислушиваясь к чему-то внутри себя.

– Деньги я вам, разумеется, давать могу, это не проблема, – продолжал он. – Марок семьсот в месяц хватит пока? Я около трехсот проживаю, как-то так выходит... Сам даже не пойму, куда деваются. В прошлом месяце, правда, козу купил...

– Господи, – словно очнувшись, сказала Таня, поднимая брови. – Какую еще козу?

– Ну, такую, которую доят. – Болховитинов вытянул руки и резво пошевелил пальцами. – У моей квартирной хозяйки дети, а молока не достать. Ну вот, коза там продавалась по соседству, так я ей козу эту презентовал. Бедная женщина, муж на фронте, – объяснил он извиняющимся тоном.

– Семьсот марок в месяц, – сказала Таня недоверчиво, – но это же целое состояние. Семь тысяч карбованцев!

– Ну да, и потом я могу ведь взять те деньги, которые фирма перечисляла на мой счет в банк все эти месяцы, я не забирал жалованье полностью, к чему оно мне...

– Я об этом поговорю, – сказала Таня. – Может быть, пока не стоит? Боюсь, не вызовет ли это подозрения у немцев; они могут заинтересоваться, зачем вам вдруг столько денег.

– М-да, это, пожалуй, вызовет подозрение, но... можно ведь объяснить, что я решил заняться скупкой художественных ценностей, не так ли? Здесь многие инженеры этим занимаются – скупают за гроши картины, фарфор.

– Ничего пока не делайте со своим счетом в банке, – сказала Таня. – Я поговорю и скажу вам. Кирилл Андреевич, вы, пожалуйста, не обижайтесь, но вам лучше ни с кем из нашей группы, кроме меня, не встречаться. И вообще ничего о них не знать.

– Совершенно справедливо, Татьяна Викторовна, – коротко поклонился Болховитинов. – Но я до сих пор не могу опомниться – вы, в вашем возрасте, участница подпольного движения! Да, русские женщины... Как должен гордиться вами ваш муж!

– Мой муж? – изумленно переспросила Таня и вдруг покраснела, закусив губу.

– Я сказал что-нибудь не так? – обеспокоенно спросил ничего не понимающий Болховитинов.

– Да нет, просто... просто я вам все наврала – сама не знаю зачем; я ведь вовсе не замужем, Сережа просто мой жених и...

Она замолкла, окончательно смешавшись и чувствуя себя в самом глупом положении. Действительно, с чего это ей пришло в голову сначала разыгрывать Болховитинова с рассказом о своем «тайном браке», а теперь...

– Кирилл Андреевич, вы обиделись? Но я не почему-нибудь, просто как-то так... ну, язык сболтнул. Мы думали с Сережей пожениться, а война помешала. Вот и придумала, что будто уже замужем, но это я так, для себя, а вот почему вам тогда сказала...

Таня пожала плечами, глядя на Болховитинова с беспомощной и смущенной улыбкой.

Новый год они решили встречать втроем – Таня, Володя и Кривошип. Перед этим много спорили, можно ли наконец собраться вместе всем подпольщикам; точнее, это были не споры, а безуспешные Володины попытки сломить сопротивление Кривошипа. Таня не вмешивалась, – она и сама не знала, хочется ей или не хочется увидеть своих неизвестных соратников. Чего ей очень хотелось, это чтобы успел вернуться из Дрездена Кирилл Андреевич, уехавший туда еще в ноябре.

Она почему-то ждала, что он приедет в воскресенье, двадцать седьмого; но воскресенье прошло, никто не приехал, в понедельник она плохо себя чувствовала и не пошла на службу, а на следующий день оказалось, что именно вчера ее спрашивал какой-то немец из дорожностроительной фирмы.

Узнав об этом, Таня расстроилась до неприличия и прохандрила целых полдня, ничего не делая. Потом пришла фрау Дитрих, увидела нерасчехленную машинку и устроила Тане выволочку. Когда разгневанное начальство удалилось, Таня подумала, что и на этот раз она легко отделалась. Опять ей повезло: как часто ей удавалось отделаться легким испугом в то время, как рядом с нею другие гибли!

Она была отвратительна самой себе. Какое ей дело до этого немца? Какое ей вообще, строго говоря, дело до Болховитинова, до этого орловского дворянина? Какое она имела право позволить себе все эти истеричные переживания?

К концу дня ей удалось убедить себя в том, что марсианин есть марсианин, и вообще – что ей Гекуба? Даже если и согласился финансировать подполье. Ну согласился, ну и что, ну и подумаешь.

А она – Татьяна Викторовна Николаева – просто легкомысленная дрянь. За все утро ни разу не подумать о Сереже. Ни разу!

До конца работы оставалось двадцать минут, когда Таня начала потихоньку сворачивать свое хозяйство – прятала по ящикам бумагу и копирку, от нечего делать пересчитывала отпечатанные страницы, приготовила и расправила клеенчатый чехол, чтобы накинуть его в самый последний момент. Она едва успела сделать вид, что работает, когда за дверью послышались знакомые энергичные шаги фрау Дитрих.