Юрий Авдеенко - Линия фронта

Теплый, влажный воздух был неподвижен, как лужа. Он и цветом напоминал стоячую воду, потому что солнце уже ушло за гору, и серая, подернутая зеленью дымка неподвижно висела над автопарком, и отсюда, с высокого склона, он казался лежащим на дне аквариума. Белые прогалины оврагов круто сбегали вниз. Они были очень светлыми в этот час, точно целый день копили солнечный свет и теперь делились им с небом, высоким и круглым, на котором уже стали появляться первые блеклые звезды.

В одной из таких прогалин, надвое рассекающей противоположный склон, вдруг появилось черное пятно, быстро перемещающееся книзу.

— Кабан, — прошептал Чугунков, прильнувший к окулярам бинокля.

Они не стали гадать, какая нелегкая занесла животное в этот овраг, а затаив дыхание следили за просекой, на которой через секунду-другую непременно должен был оказаться дикий кабан.

Кабан несся вниз стремительно. Камни катились вслед за ним, оставляя хвост пыли.

Выбежав на просеку, он резко затормозил, и его немного занесло вправо, развернуло, и он рывком сорвался с места и заспешил вдоль проволоки.

Немцы тоже заметили животное. И часовой у бензохранилища вскинул винтовку. Но взрыв произошел раньше.

Будто кто-то взмахнул красным флажком. И вырос столб из камней и копоти….

— Напоролся, — сказал Чугунков.

— Судьба, значит, — ответил Иноземцев.

Возле того места, где произошел взрыв, колючая проволока не удержалась на ограде. Часть ее свисала с покосившегося столба, часть оказалась разбросанной по земле, образовав широкий проход.

С большой осторожностью три немца вышли на просеку, подняли тушу кабана и унесли к землянке, где жили шоферы. Потом пришел еще один немец, наспех — быстро темнело — соединил концы колючей проволоки.

— В этом месте мы и пройдем, — решил Чугунков. — Нужно только подняться на тот склон. Там поужинаем.

Гудение мотора заставило их остановиться, замереть, потом ничком пасть на землю. Машина ползла в автопарк медленно, по-черепашьи. Полосы света, которые бросали оклеенные черной бумагой фары, были узкими и ложились вблизи машины. И Чугунков понял, что неожиданно прибывшая машина не угрожает им. Нужно только выждать, затаясь вблизи бензохранилища, набраться терпения; и тогда, рано или поздно, в автопарке наступит тишина, потому что заснет угомонившаяся шоферня, и придет час Чугункова, Иноземцева, Степки.

Шофер, жестикулируя руками, о чем-то поговорил с часовым, хлопнул дверкой, сильно, будто со злостью, и пошагал к землянке…

Прошло полчаса… Чугунков вынул нож. Подал знак Иноземцеву. Иван тоже достал нож, и лезвие его было очень холодным и белым.

Чугунков поднялся. И стоял, чуть согнувшись, пружинил в коленях. Все было расписано. Чугунков убирал часового возле бензохранилища, на долю Иноземцева выпал второй часовой, охраняющий непосредственно автопарк.

Иноземцев видел, как Чугунков шагнул в темноту и скрылся за бункером. Иван напряженно ждал, что вот сейчас тишину ночи нарушит пронзительный крик, потом послышится хрип, сопение, глухой шум падающих тел… Но минула минута, и еще одна, и еще… А тишина — легкая, ленивая и невспугнутая, словно кошка. Лишь где-то далеко, и в какой стороне — неизвестно, одиноко трещала цикада.

Вернулся Чугунков.

«Сорвалось! — решил Иноземцев. — На словах оно, конечно, лучше получается».

— Готов! — выдохнул Чугунков. — Теперь ты…

Трудно гадать, трудно объяснять — да и нужно ли это делать? — почему с такой неохотой и с нехорошим ощущением темноты встал во весь рост Иноземцев, почему не сказал ни слова Чугункову: дескать, нет во мне уверенности и руки и ноги сводит страхом, судорогой. Понял бы его Чугунков, точно понял. Ничего, что Чугунков был грубым парнем и густо ругался матом. Это все ерунда. Это не главное. Чугунков был человеком. И душевность в нем была, только, может, не на поверхности, а глубоко, как в арбузе семечки. И тем более он знал, что Иван не трус, что с танками бился. Вот только никогда в жизни не приходилось Ивану убивать человека ножом темной ночью, напав на него сзади. Не учили его этому.

Ничего не сказал Иноземцев. Осторожно пошел вперед. Мало ли чему не учили в мирное время! А сейчас война. И у него своя задача. У Чугункова — своя. Взрывчатку под бензохранилище закладывает Чугунков. Потом, если все будет нормально, Чугунков и Степан к машинам придут. Бензинчиком их, словно нитками, свяжут. И фейерверк получится, когда спичка чиркнет. Если же кто-то помешает или не сумеет Иноземцев бесшумно снять часового, и такой вариант учтен, рванут разведчики бензохранилище. И в горы!

Приблизился Иноземцев к навесу, всматривается. Что за черт! Нет часового. Словно он сквозь землю провалился. Зло стало разбирать Ивана. И позабыл он о страхе. Гибкость в руки, ноги вернулась… Идет он бесшумно от машины к машине, часового ищет. Вдруг дверка одной из кабинок открывается и сонный голос картаво вопрошает:

— Karl? Das ist Karl? [10] Карл? Это Карл? (нем.) .

Паразит! Ну кто бы мог подумать, что фриц, к дисциплине приученный, вдруг нарушит устав и на посту заберется в теплую кабину! А теперь ножом его не достанешь. Стрелять! Стрелять никак нельзя…

Не сообразил Иноземцев, не догадался «Hände hoch!» крикнуть и автоматом припугнуть. Полез на немца с ножом. Фриц не растерялся, ударил Ивана сапогом в грудь, а потом с карабина пальнул. Ветровое стекло вдребезги. Счастье, что Иноземцев от удара упал. Иначе продырявил бы его немец непременно.

Зачем теперь тишину беречь? Какой смысл в ней, в тишине, если караул выстрел услышал? Поднял автомат Иноземцев и давай садить по машине. Потом по-быстрому на четвереньках, точно медведь, закосолапил к бензохранилищу. Тяжело так, но за спиной крики и пальба, конечно не прицельная, а так, в ночь, для смелости.

— Иван! Не чешись, Иван! Жми, мать твою!..

Значит, увидел его Чугунков. Огнем прикрывает…

Вот и бензохранилище. Здесь ничего, терпимо, бункер на себя пули примет.

— Выбираемся той же дорогой, — говорит Чугунков. — Той же… Степка, поджигай!

Чиркает спичка. Шипя, пожирает огонь бикфордов шнур.

— Ноги в руки! — кричит Чугунков. — За мной, братва!

А шоферня повыскакивала. Машины фарами заглазели.

— Быстрее, ребята, быстрее! Шнур короткий. Очень короткий шнур. А длинный никак нельзя. Оборвут…

Колючая проволока позади. Пощади, земля родная! Не подсунь мину под ноги. Лучше камни, лучше сучья цепкие или кусты. Кусты — это хорошо. Вот они, славные…

— Ложись!.. — не своим голосом орет Чугунков.

Они все трое падают плашмя. И ночь на секунду превращается в день. И еще раз… И еще… И три взрыва, словно раскаты грома, плывут над ущельями, над склонами гор, над дорогой, ведущей к фронту. Хорошо! Очень хорошо взорвалось бензохранилище! Автопарк горит, словно факел.