Лев Никулин - Золотая звезда

Весной жизнь Бугровых немного наладилась, их перевели из промёрзшей землянки в только что отстроенные бараки. В комнатке напротив их квартирки поселился спокойный жилец – мастер завода «Первое Мая» Геннадий Юлианович Томашевич. Он сторонился шумной и смешливой Шуры, которая почему-то прозвала его мухомором, но подружился с Юрой. Шуру он видел редко: она работала телеграфисткой на военном телеграфе, большей частью по ночам. Юру отец определил на завод, и Томашевич часто заступался за него, когда Фёдор Макарович укорял в чём-либо сына.

Томашевич и Юра были большие охотники решать ребусы, головоломки и крестословицы. Каждый раз, когда Томашевич добывал новый журнал, они с Юрой устраивались поближе к свету, и вечерами можно было слышать хрипловатый бас Томашевича и ломающийся, мальчишеский голос Юры:

– Персидский царь – пять букв?

– Дарий.

– Река в Индии – четыре буквы?

– Ганг.

Старику Бугрову эта игра нравилась. Слушая, как они решали крестословицы, он узнавал названия городов, рек, имена исторических личностей. Ему было приятно, что сын всё же прочёл немало книжек и кое-чему научился в тринадцать лет.

К Томашевичу Бугров относился уважительно, хотя знал, что это был тёртый калач, искал счастья даже в Америке. Томашевич разговаривал с Бугровым несколько свысока – старик это чувствовал и смущался. Таким образом, единственным собеседником Томашевича был Юра.

Жил Томашевич замкнутой жизнью, на заводе ни с кем не сближался, временами ходил в читальню, просиживал там подолгу. Один только Юра имел право входить к Томашевичу в комнату, и то, конечно, в его присутствии. Юра Бугров был любопытен, склонен ко всему необычайному и притом настроен воинственно, – словом, это был подросток военного времени, не пропускавший ни одного сообщения по радио, следивший по карте за всеми передвижениями войск, интересовавшийся типами танков и самолётов не только нашей армии, но и противника. К тому же он был очень наблюдателен, и это не раз выводило из себя его сестру Шуру, которая никому не позволяла вмешиваться в её личную жизнь.

Однако, как это ни странно, резкое столкновение произошло у Томашевича не с Шурой, которая величала его презрительной кличкой «Мухомор», а с его приятелем – Юрой. Случилось это следующим образом.

Однажды вечером Юра появился на пороге узенькой, похожей на купе жёсткого вагона комнатки Томашевича. Томашевич не слышал его шагов; он сидел за столом и на узкой полоске бумаги тщательно выписывал длинные колонки цифр и какие-то буквы. Юра решил, что Томашевич занимается решением крестословицы, и, стараясь не шуметь, подкрался к нему. Томашевич внезапно поднял голову и, увидев Юру, страшно рассердился, выругал его соглядатаем и выгнал из комнаты.

Трудно передать, как это обидело Юру. Огрызнувшись, он вышел из комнаты и решил «навсегда порвать» с Томашевичем. Однако полчаса спустя Томашевич зашёл к Фёдору Макаровичу одолжить щепотку махорки – и Юра пошёл с ним на мировую.

Томашевич позвал Юру к себе, пообещал ему дать пачку старых журналов, купленных на рынке в прошлое воскресенье, – и Юра окончательно сменил гнев на милость: он вошёл в комнатку, откуда его полчаса назад столь свирепо изгнали, и пока Томашевич доставал запрятанные журналы, увидел в железной печурке смятую бумажку, ту самую, которую так тщательно дописывал цифрами и буквами Томашевич. Мальчишеское любопытство заставило его вытащить из огня обгоревшую по краям бумажку и незаметно сунуть в карман. Его очень интересовало, какую именно головоломку тайком решал Томашевич.

Тем временем Томашевич торжественно извлёк пачку прошлогодних иллюстрированных журналов и вручил их Юре, взяв с него слово, что он возвратит их не позднее завтрашнего дня.

Улегшись на сундук, Юра занялся журналами, но тут же вспомнил о бумажке. Он тщательно разгладил её и стал изучать, но несмотря на солидный опыт в области решения ребусов, головоломок и крестословиц ничего не понял в этих цифрах и буквах, выписанных в четыре колонки на узком листке бумаги.

– Что у тебя? – небрежно спросила Юру сестра Шура.

Она собиралась на работу, и так как и её временами развлекали «головоломные» упражнения Юры, она заглянула в бумажку, которую тот изучал.

Не без удивления Шура посмотрела на брата:

– Юрка! Это ж шифровка! Откуда ты это взял?

– Какая там шифровка? Чего ты порешь? – в свою очередь удивился Юра.

Но недаром Шура работала на военном телеграфе: это действительно была тайнопись – шифр, шифрованная записка.

Вскоре произошёл случай, имевший прямую связь с открытием, которое сделала Шура Бугрова.

Как-то днём в читальню Дворца культуры вошёл коротко остриженный бритый человек с прозрачно-голубыми близорукими глазами. Железная складная линейка торчала из кармана его блузы. Он прошёл в читальный зал, просмотрел газеты, потом подошёл к Соне Сосновой и попросил 22-й том Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона. Соня машинально поискала на полке том, попросила у посетителя читальни удостоверение личности, выдала книгу и вдруг вспомнила, о чём просил сё Шорин. Она поглядела на удостоверение личности, которое оставил посетитель, и прочитала имя, отчество и фамилию: «Геннадий Юлианович Томашевич».

Она поискала номер телефона Шорина и позвонила ему:

– Вы не забыли то, о чём вы меня просили?

– Конечно, не забыл.

– Ну вот это случилось.

– Очень хорошо. Я скоро буду у вас.

Человек, по фамилии Томашевич, минут пятнадцать проглядывал том словаря, потом вернул его и ушёл, получив обратно своё удостоверение.

Соня была немного удивлена тем обстоятельством, что Шорин пришёл только к вечеру. Он попросил у неё этот том, очень внимательно перелистал его, нашёл нужные страницы и стал разглядывать их через лупу.

– Посмотрите, – сказал Шорин, показывая Соне раскрытую книгу.

Соня посмотрела и пожала плечами. Тогда Шорин показал ей еле заметные следы резинки, обыкновенной школьной резинки. Какие-то пометки в книге были аккуратно стёрты.

– Вы не спрашиваете фамилии человека, который брал у меня этот том словаря? – сказала Соня.

– Фамилия – Томашевич?

Соня изумлённо посмотрела на Шорина. Помолчав немного, он сказал:

– Я должен поблагодарить вас. Прошу вас продолжать интересоваться духовными запросами гражданина Томашевича...

Несмотря на обычный, непроницаемый, несколько рассеянный вид Шорина, Соне показалось, что он был чем-то очень доволен.

Первым ощущением группенфюрера, когда он стал приходить в себя, был холод в затылке. Затем фон Мангейм почувствовал беспокойство от прикосновения чьих-то пальцев к его вискам. Фон Мангейм открыл глаза и увидел существо в белом. Он понял, что это врач, а не ангел, потому что ангелы, как известно, не носят очков в роговой оправе. И решил, что не убит, а только ранен.