Георгий Кулаков - Дневник комиссара

Около восьми часов вечера, метрах в двухстах от моста, ведущего к Жиздре, остановилось трое саней с партизанами. Починикин, командовавший этой группой, первым выпрыгнул в глубокий снег обочины, за ним хорошо знавший Жиздру, уроженец Улемля, Иван Семенович Егорычев. Основное условие любого налета — внезапность зависит прежде всего от того, насколько умело удастся убрать часовых. Лучше десяток взрывов в конце операции, чем один выстрел вначале. Таковы логика и тактика партизанского боя.

Снять часовых в караулке было поручено двум партизанам. Однако сани слишком заметны, их использовать нельзя. Как часто бывает, помог случай. Мимо проезжал крестьянин. С молчаливого согласия возницы партизаны взбираются на мешки с картошкой, заботливо укутанные соломой. Свист кнута, лошади прибавляют шагу. И вот уже мост.

Часовые.

Первые выстрелы.

С противоположного конца моста бегут фашисты. Еще двое из них выскакивают из ближайшего караульного помещения. Рывок вперед. Несколько очередей.

Мост наш! Партизаны врываются в караульное помещение. Шинели, валенки, винтовки. Алюминиевый котелок с горячей, еще дымящейся кашей. Кисет с табаком, немецкая зажигалка. Спугнули фрицев. Не ждали. Что ж, партизан таким и должен быть для врага. Нежданным и незваным.

Ну, а теперь дальше. Там ждут городская управа и лесопильный завод. Из полицейского управления, откуда разбежались босиком, раздетые, побросав одежду и оружие, полицейские, Починикин позвонил на станцию Зикеево. Он хотел проверить, успел ли бургомистр, который должен был слышать выстрелы на мосту, вызвать подкрепление.

— Алло, говорит полицейское управление города Жиздры! — вид у Починикина веселый и довольный.

— Да, Зикеево слушает.

— Скажите, вы просьбу бургомистра Матазова выполнили?

— Какую?

— А разве он вам не звонил?

— Нет, а в чем, собственно, просьба?

— Ну, тогда он сам вам позвонит. Как у вас дела?

— Все в порядке. А у вас?

— Ну и у нас все в порядке, — сказал Починикин и оборвал телефон.

К управлению подлетели легкие сани. В них восседали начальственного вида господин и двое полицейских. Раздался окрик: «Что за беспорядок?» Партизаны охотно разъяснили ему, что это не беспорядок, а наведение порядка, настоящего порядка. Господин этот оказался начальником полиции города Жиздры и был расстрелян на месте.

В управлении Починикин обнаружил сейф. Попытки открыть его на месте ни к чему не привели. Тогда сейф вытащили из помещения, взвалили на сани и привезли в отряд.

В отряде немало повозились, пока сейф был взломан. В нем оказалось около миллиона советских рублей, несколько десятков тысяч немецких марок и масса документов: заявлений, просьб, доносов, жалоб. Среди документов был один, который сразу же приковал внимание Медведева.

Это было заявление, написанное четким и уверенным почерком, адресованное коменданту города Жиздры. Начиналось оно так:

Я представляю вам при этом прошении свою автобиографию и прошу разрешить мне до конца войны жить и работать в г. Жиздре при местной городской управе.

Я думаю, что репутация моей семьи и моя прошлая деятельность позволят вам удовлетворить мою просьбу. Однако если германское командование либо гражданские власти моей освобожденной от большевистского ига родины будут считать, что я должен работать в ином месте или на иной работе, я сочту за счастье выполнять любую работу по установлению нового порядка в России. Я думаю, что оправдаю доверие моего народа, работая в духе понимания великой исторической миссии германского народа, предначертанной ему Провидением.

К этому документу прилагалась обстоятельная автобиография, где Львов рассказывал о своей контрреволюционной деятельности и где всячески подчеркивал свое «благородное аристократическое происхождение» и расписывал достоинства своей семьи. В частности, Львов с гордостью заявлял, что его отец весьма известный в свое время обер-прокурор святейшего синода — Владимир Львов.

Из других документов было ясно, что Львов, идя по следам нашего отряда, дошел до Жиздры, где остался в качестве следователя. Но, несмотря на такое начало своей блистательной карьеры, господин Львов, видимо, в глубине души не очень-то верил в непобедимость доблестной гитлеровской армии. Он подготовил себе на всякий случай надежное прикрытие: в госпитале, где разместили советских военнопленных, в любой момент мог появиться незаметный санитар Николай Корзухин, высокий, худой человек с красным крестом на рукаве.

— Ты помнишь, Коля, ветврача Сучкова? — обратился Медведев к Королеву. — Он тогда рассказывал о «главном» с «красным крестом на рукаве». Не Львов ли это?

Николай сразу вспомнил наглые серые глаза липового ветврача и то, как он просил оставить его в отряде, «чтобы заслужить прощение».

По-видимому, командир был прав: вербовал предателей этот Львов. Значит, поверили ему гестаповцы и дали «почетное» задание искать продажные души и готовить из них кадры предателей.

Ну что же, теперь мы знали, с кем имеем дело. Постараемся поближе познакомиться с вами, господин Львов!..

— Боюсь, не спугнули ли мы птичку, — продолжал Дмитрий Николаевич. — Много шума наши ребята наделали. А упускать его нельзя. Надо добыть живым или мертвым.

А шум действительно был большой!

Партизаны уничтожили все гитлеровские объекты, поставлявшие материалы для фортификационных укреплений.

…Такие налеты продолжаются часами, иногда сутками, но времени совсем не замечаешь, картины мелькают, как кадры ускоренной съемки. Действуешь по программе, которая была задумана заранее, но прочувствовать, осмыслить то, что делаешь, не успеваешь. Все это происходит потом, по возвращении в лагерь. Тогда начинаешь переживать досаду за упущенное либо гордость за сделанное…

Пока наши наводили порядок в Жиздре, мы, наконец, добрались до того участка дороги Рославль — Киров, который предстояло нам ликвидировать.

Это был тяжелый переход. Около города Людиново, когда мы перебирались по льду озера, нас обстреляли каратели и полицейские. Их было около 150 человек, хорошо вооруженных, с пулеметами. Однако выйти из своих укрытий они так и не рискнули. Рукопашная схватка с партизанами их явно не устраивала.

Впрочем, нас тоже. Мы торопились. Мы удачно выбрались из-под обстрела, не понеся никаких потерь. Мы шли по колено, а иногда и по пояс в снегу. Там, где кончался лес, мы увидели ровное снежное поле, избы деревень и черные, слившиеся в плотную массу деревья. Очевидно, все это было очень красиво. Ослепительно белый снег на крышах изб, серая лента дороги, ведущая к длинным низким коровникам, иссиня-черная гряда сосен и елей за ними, низкое зимнее небо и где-то далекое туманное солнце.