Андреа Камиллери - Пансион Евы

— Это слово — распутничать, — оно меня рассмешило. Так говорят священники, и еще это слово есть в Священном Писании, но взрослые говорят по-другому.

— А как они говорят?

— Это плохое слово.

— Ну, пожалуйста, скажи, как говорят взрослые?

— Трахаться. Только ты дома не вздумай произносить, а то тебя мама ремнем выпорет. А если все-таки скажешь, то не говори, что это я тебя научила.

Слово «трахаться» действительно показалось Ненэ самым что ни на есть ругательством, означающим нечто грязное и в самом деле постыдное.

— А по-другому никак нельзя сказать?

— Можно еще сказать «заниматься любовью».

«Заниматься любовью самое приличное», — подумал он.

— А как это — заниматься любовью? Ты знаешь?

Анжела озадаченно посмотрела на него.

— Знаю, но рассказывать не буду. Спроси лучше у своих друзей.

— Ты мой самый лучший друг.

Тогда Анжела указала пальцем промеж ног Ненэ, а потом тем же пальцем показала на то же место, между своими ногами.

— Когда эта штука у тебя входит вот в эту штуку у меня, это и означает заниматься любовью, — произнесла она торопливо, глотая от смущения слова.

Ненэ оторопело смотрел на нее.

Что это, скороговорка? Загадка? Эта штука туда… эта штука сюда…

Он ничегошеньки не понял.

— Объясни еще раз.

— Нет.

— Слушай, а для чего это?

— Чтобы испытывать удовольствие и делать детей.

— Но если это нужно, чтобы делать детей, тогда почему это ужасный смертный грех?

— Это становится грехом, если двое занимаются любовью, но они не муж и жена, или когда они это делают, но детей иметь не хотят.

Ненэ задумался. Он не понял разницы, когда заниматься любовью грех, а когда нет. Единственный способ понять был попробовать.

— А ты можешь мне показать, как это делается?

Анжела засмеялась.

— Не получится.

— Почему? Потому что это страшный смертный грех?

— Нет, потому что у тебя не получится.

— А у тебя получится?

— А у меня — да.

— А почему у меня — нет?

— Потому что он у тебя маленький.

Ненэ был сражен наповал.

Солнечные лучи вдруг исчезли, вокруг воцарилась долгая полярная ночь. Чердак внезапно оказался на северном полюсе и весь погрузился в нестерпимый арктический холод.

Так вот почему он всегда вылетал самым первым из соревнований, которые устраивали мальчишки в третьем классе, когда собирались в старом заброшенном складе, спускали трусы и мерялись, у кого толще и длиннее! Никто никогда не принимал его всерьез! Боже, какая беда! Боже, какая трагедия! Почему именно на его долю выпало такое страшное несчастье? Не лучше ли ему было уродиться калекой с двумя горбами, чем иметь столь маленький кончик, что из-за этого даже невозможно заниматься любовью?

Ненэ трясло, нервы и мышцы ему изменили, он чувствовал себя совершенно раздавленным и даже не заметил, как сполз с дивана на пол. С трудом он удерживал переполнявшие его рыдания.

— Что с тобой? — спросила Анжела.

— Ничего.

— Ну же, не бойся.

— Ты говоришь, что у меня такой… и, значит, я никогда…

Не в силах больше сдерживаться, Ненэ расплакался. Слезы, большие, как горох, покатились по его щекам.

— Да что ты выдумал, глупенький? Когда ты вырастешь, у тебя будет такой же большой, как у всех мужчин.

Возможно, Анжела говорила правду. А какой ей был смысл обманывать?

Чердак вновь озарился солнечным светом.

— Поклянись!

— Чтоб мне окриветь и сдохнуть на месте.

Ненэ воспрянул. Анжела произнесла священную клятву. Он взял себя в руки и уже почти сел на диван, как вдруг внезапная догадка поразила его. Будто молния сверкнула в черном грозовом небе. Он вдруг оцепенел, застыл, весь охваченный внезапным озарением.

— Эй! — позвала его Анжела.

Ненэ не услышал. Так вот что делают мужчины с голыми женщинами в «Пансионе Евы»!

Анжела неожиданно заболела. Как-то ночью у нее начался жар, и все думали, что это обычная простуда, которая пройдет через три-четыре дня. Девочку уложили в кровать и принялись пичкать лекарствами. Однако болезнь Анжелы все не проходила, так что пришлось отправить ее в больницу в Монтелузу. Говорили, что у нее нашли какое-то заболевание легких.

Прошла одна тоскливая неделя, и Ненэ понемногу стал все острее и острее ощущать отсутствие Анжелы. Не столько из-за того, что они больше не могли встречаться на чердаке — разумеется, эти игры уже не были бы такими, как прежде, да и уроки священника, похоже, возымели свое воздействие, — просто он хотел разговаривать с ней, слышать ее голос, глядеть в ее глаза. Он так хотел увидеть свою подругу, хотя бы на пять минут, что решился просить разрешения у матери съездить с ней в больницу, чтобы навестить Анжелу. Мать как раз туда собиралась. Однако Ненэ было приказано выбросить это из головы, поскольку болезнь Анжелы считалась заразной.

Между тем, получив версию о происходящем в «Пансионе Евы», Ненэ нуждался в срочном ее подтверждении.

У Ненэ был близкий друг и сосед по парте Чиччо Байо, с которым они частенько вместе делали уроки иногда в доме Чиччо, иногда в доме Ненэ. Чиччо был известный шалопай и знал разные неприличные слова. Но о постыдных вещах друзья ни разу не разговаривали.

Как-то вечером они сидели вместе, и вдруг на тетрадь Чиччо опустились две мухи, и одна из них, не мешкая, забралась на другую. Ненэ задержал дыхание, прицелился и ладошкой прихлопнул обеих. Чиччо неодобрительно посмотрел на него и взял тетрадку:

— Ну, вот, тетрадь испачкал!

— Прости, сейчас вытру.

— И чем тебе досадили две бедных мухи, которым захотелось потрахаться?

Потрахаться! Чиччо произнес непотребное слово. Ненэ сразу понял, что другу вполне можно задать пару вопросов.

— Слушай-ка, — произнес он, вытирая тетрадь носовым платком, — а ты знаешь, что это за «Пансион Евы»?

— Конечно. Это бордель.

— А ты знаешь, как там берут женщин?

— Ну, заходишь, выбираешь женщину, которая тебе нравится, идешь с ней трахаться, а потом платишь за это. Но ты об этом сейчас даже и не думай.

— Почему?

— Потому что возраст у нас не тот. Чтобы ходить в бордель, надо чтоб тебе исполнилось как минимум восемнадцать лет.

Матерь божья, да это ж сколько времени еще ждать! Целую вечность!

Анжела вернулась домой только через восемь месяцев. Ее возили в санаторий в Палермо. Худая, бледная, глаза огромные, она выглядела странной и меланхоличной. Кузина приехала всего лишь на пару дней, Ненэ так и не удалось поговорить с ней наедине, все время кто-нибудь из родных находился поблизости. Да и сама Анжела не горела желанием уединяться для задушевных бесед. Ее собирались отправить к дальним родственникам в Каммарату, где, как говорили врачи, был целебный воздух, весьма полезный для слабогрудых. Анжела уезжала из поселка на целый год, не меньше.