Иван Папуловский - А жизнь одна...

Однажды из конверта, полученного мною, выпал фотоснимок молодого солдата с насупленными бровями и скульптурно очерченными линиями волевого лица. Елена Михайловна представила мне еще одного друга: это — Волк (верно, похож на волка сей мрачный субъект?); поэт и художник Валерий Марчихин служит на западной границе, оберегая наш покой… Прилагалось примерно полтетради переписанных рукою Лены стихов Валерия, от которого вскоре я тоже получил собственноручное послание.

Судьбу всех «сыновей» и «дочерей» Елена Михайловна определила с возможной точностью: Ляле Яненко надо было кончить среднюю школу, затем — Литературный институт, то же самое предстояло сделать мне и Исайке Мордуховичу. Волку — после службы путь лежал в Академию художеств. Всесторонняя помощь Елены Михайловны обеспечена каждому.

Так намечалось. Но по-своему распорядилась война.

Она застала Лену в родном городе — Ростове-на-Дону. Все пришлось испытать, претерпеть: голод и холод, изнурительную работу за станком и на рытье противотанковых эскарпов, ежедневные бомбежки и боль невосполнимых утрат…

Много позже понял я, почему в первом же письме она спрашивала, умею ли я плавать, бываю ли в тире. Дело в том, что сама Лена с детства была сильной и ловкой, верховодила даже среди мальчишек, по нескольку раз переплывала Дон туда и обратно, отлично скакала на лошади и метко стреляла. Это ее рукою на обороте фотографии, где изображен казак в коротенькой юбке, сделана надпись: «Одинокий хлопец отчаянной жизни…» Только, как мы видели, далеко не одинок был этот «хлопец»…

В тяжелую для Родины годину отчаянный ростовский «хлопец» не собирался отсиживаться за спинами других. На фронт, во что бы то ни стало — на фронт! Но берут медсестер да телеграфисток. Значит, есть выход — курсы санитарок. Донорство. Тяжелая физическая работа и стихи, зовущие к победе. Боевые листки, фотоплакаты. Первая книжечка собственных стихов — «Бойцу Н-ской части». А боец — это Валерий Марчихин, дружба с которым переросла в большую, необычно сложную и трогательную любовь.

Валерий из самого пекла шлет ей солдатские треугольники («вся душа изболелась за него»). Немцы подступили к Киеву (как там Ляльча?). Совсем неясно, на каком участке сражается соавтор «Изумрудного кольца» Миша Васильченко (не знала, что он, командир взвода 137-го горно-стрелкового полка, первым из ее «сыновей» геройски погиб в бою близ станции Искровка Харьковской области).

В октябре сорок первого, в тот самый месяц, когда погиб Миша, последнее письмо получил от Елены Михайловны и я. Уж так случилось, что именно в те же дни военкомат наконец удовлетворил мою просьбу о досрочном призыве в армию (семнадцатилетних с Урала тогда брали со скрипом).

Всего несколько месяцев отслесарил я после окончания школы ФЗО в городе золотодобытчиков — Березовском, близ Свердловска. Получив долгожданную повестку, послал телеграмму матери и стал упаковывать свои пожитки. Бережно обернул в плотную бумагу чудесный сборник сказок «Изумрудное кольцо» с дарственной надписью Елены Ширман, в несколько аккуратных пачек перевязал письма от нее, от Ляли Яненко, Исайки Мордуховича, от родных, сложил свои первые рукописи. Единственный чемодан оказался полон. Но передать его матери не смог: эшелон с новобранцами отправили до ее приезда в Березовский. Попросил старого мастера мехмастерских Василия Петровича Хренова, когда-то работавшего вместе с моим отцом, сберечь чемодан с бумагами, а с фронта написал письмо комсоргу наших мастерских Ане Кругликовой с настоятельной просьбой позаботиться о сохранности моих вещей, самыми дорогими из которых были, конечно, книга сказок и письма Елены Ширман. Вскоре получил ответ, что Аня перенесет их к себе на квартиру — город Березовский, улица Февральская, дом 33.

Увы, пропал след Ани Кругликовой — собиралась ведь тоже идти на фронт, — и по сей день не удалось разыскать фанерный чемодан с «Изумрудным кольцом» и бесценными письмами Елены Ширман.

…Из всех «юнианцев» какое-то время поддерживала со мной переписку только Ляля Яненко. Эвакуированная с семьей из Киева куда-то под Астрахань, весной 1942 года она прислала мне последнюю весточку об Елене Михайловне: кто-то из знакомых сказал, что в ростовской газете «Молот» видели ее стихи…

Страшное, тяжелое для нашего народа время было — год сорок второй. Отброшенные зимою от Москвы, фашистские орды рвались теперь к Нижней Волге и в Закавказье, держали в кольце блокады Ленинград, строили новые планы захвата советской столицы.

Нашу 29-ю танковую бригаду после напряженных боев между Новгородом и Чудовом, на плацдарме западнее реки Волхов, осенью того года перебросили в район Синявина, где была предпринята еще одна попытка прорвать блокаду Ленинграда. Блокады тогда не прорвали, но готовившийся врагом новый штурм города на Неве был сорван.

В последнем бою «тридцатьчетверку» под номером 407, на которой я служил стрелком-пулеметчиком, тяжело покалечило двумя немецкими снарядами и термитной болванкой. Возле машины погиб механик-водитель, а башенного стрелка Лешу Попова ранило осколками мины, когда мы ползли с ним к своей подбитой машине. К вечеру немцы захлопнули «мешок» с остатками советских частей, сражавшихся под Синявином, и нам на нескольких покалеченных и кое-как подремонтированных танках пришлось ночью с боем прорываться из окружения. Но Лешу успели эвакуировать раньше, а обо мне, видимо, кто-то сказал, что я убит в бою. И моей матери и Ляле Яненко по положенной форме послали «похоронную».

Обычная для того времени история.

Долго я не знал о судьбе Елены Ширман. Из редакции «Пионерской правды» 6 сентября 1945 года на мой запрос ответили коротко:

«Сообщить Вам о тов. Ширман, к сожалению, ничего не можем».

Много лет я ждал чуда — вот открою однажды свежую газету или журнал и увижу новые стихи за подписью Елены Михайловны.

Нет, чуда не произошло. Когда в послевоенных газетах и журналах появлялись стихи Елены Ширман, это были стихи двадцатилетней давности.

В предисловии к подборке писем Лены к Ляле Яненко, опубликованных «Комсомольской правдой», была ссылка на готовившийся к выходу девятый номер журнала «Знамя». А в «Знамени», в большом очерке Т. Комаровой, называлось место работы Ляли Яненко! Туда и отправил я письмо.

Так из бывших «юнианцев» первой нашлась Янка-киевлянка — Елена Алексеевна Яненко, коммунист, бывший комсомольский работник. Телеграмма ее пришла в Таллин:

«Брат нашелся через двадцать лет, обнимаю, целую, смеюсь, плачу — Янка».

А потом письмо с рассказом о нашей общей наставнице, о ее трагической гибели.

В те же дни я узнал, что совсем рядом, в Ленинграде, проживает старшая сестра Лены Ширман — Алита Михайловна Резникова. Послал ей телеграмму и вскоре получил ответное взволнованное письмо. А чуть позднее пришла бандероль на имя моей маленькой дочери Марины — новое издание сборника сказок «Изумрудное кольцо», когда-то подаренного мне самой Еленой Михайловной. Примечательно для меня то, что первой большой вещью, прочитанной моей дочуркой самостоятельно от начала до конца, была сказка из этого сборника…