Борис Лавренёв - Собрание сочинений. т.4. Крушение республики Итль. Буйная жизнь. Синее и белое

— О заморских чертях?

— Ну да!

Горец крепко выругался и сжал кулаки. Коста засмеялся.

— Ну вот! Я хочу украсть у них весь Итль и подарить его северянам.

Георгос крепко схватил премьера за руку.

— Ты не врешь? Ты вправду хочешь это сделать?

— Разве я когда-нибудь врал горным друзьям?

Хозяин оставил руку Косты и одним глотком осушил кружку.

— Ну, слава судьбе, — радостно сказал он, — по правде, я не доверял тебе. До нас сюда дошли слухи, что ты продал душу королю и иностранцам. И я хотел тебя вычеркнуть из памяти. И все друзья тоже.

Коста пожал плечами.

— Дураки! Горный воздух, видимо, разжижает мозги, если вы могли поверить такой чепухе. Я продался? Ты видел когда-нибудь человека, который мог бы меня купить? Жалкий осел!.. Да!.. Так вот, пришло время действовать. Пришло время показать большую фигу странствующим грабителям в генеральских мундирах. И мне нужна твоя помощь. Немедленно! Сегодня же!

— Я слушаю тебя, — просто сказал Георгос.

Премьер склонился к его уху и зашептал. Горец слушал и одобрительно мычал, но вдруг встал и отрицательно покачал головой.

— Нет, — сказал он решительно, — тебе помочь мы согласны, но с королевой мы не хотим иметь дела. Твое дело связываться с помазанниками, а мы им не слуги.

— Молчи! — крикнул Коста и тяжелым нажатием рука посадил Георгоса на скамью. — Ты не знаешь этой королевы! Она не их поля ягода. Она славная женщина!

Он снова нагнулся и зашептал. Сухое, морщинистое лицо Георгоса изумленно вытянулось, он присвистнул и осушил вторую кружку.

— Ах, репейник ей под хвост, — протянул он восторженно, — вот это баба! Нет, ты не заливаешь?

— Что я сказал — то сказал, — сурово отрезал Коста, — так согласен ты или нет?

Георгос встал и протянул жесткую, как дерево, руку.

— Бери, — сказал он, — что тебе нужно?

Коста не торопясь закурил сигару.

— Коротко! Мне нужно сотню парней. Все на лошадях и с ружьями. К полуночи они должны ждать у сторожки на дороге к промыслам. Им предстоит простая работа…

Коста опять понизил голос.

— Ладно, — сказал Георгос, когда он кончил, — теперь я знаю, что ты прежний парень, и засохни все мои виноградники, если я не заткну ножом глотки тому, кто станет врать, что ты продался. Все будет сделано.

— Смотри же, не опаздывай. Ну, а теперь прощай, — поднялся Коста, — мне пора делать то, что должен делать я сам.

Он попрощался с Георгосом и поехал обратно в столицу.

С поворота шоссе открылся вид на ночной город. Он лежал на берегу, притаившийся, сверкая тысячами огней, прищуренными, хищными зрачками. Над домами стояло бледное и зловещее электрическое зарево.

Коста поджал губы.

— А интересно, черт побери, — проворчал он сквозь зубы, — когда старый библейский хрыч попалил Содом, было ли над ним такое же зарево? Я думаю, что в наше время можно устроить лучшую иллюминацию.

Коляска спустилась к берегу и проезжала по главной улице мимо подъезда «Преподобной Крысы».

У подъезда остановился автомобиль, и Коста увидел, что из него вылез генерал фон Брендель в сопровождении двух дам.

Премьер хлопнул себя по лбу и остановил коляску.

— Генерал, — крикнул он главнокомандующему, — подойдите-ка на минутку.

Фон Брендель приблизился к коляске.

— Простите, что я отравляю вам свободные минуты, генерал, но у меня есть небольшой вопрос. Какое положение на фронте?

— Блестяще, — поднял плечи фон Брендель, — система моих укреплений…

— Не то, — невежливо перебил премьер, — система ваших укреплений мне отлично известна. Но, мне кажется, там полное затишье, и не приходится ожидать боев.

— Да! Я думаю. Противник настолько потрясен мощью нашей обороны, — сказал с достоинством главнокомандующий, — что не осмелится повторять наступление.

Коста лукаво прищурился.

— Тогда, я думаю, можно будет разрешить капитану Адлеру вернуться в столицу. Нехорошо, генерал, заставлять такого милого человека сидеть в глуши, когда мы все наслаждаемся жизнью, — сказал он, — могут подумать, что вы боитесь его соперничества в войне с очаровательными женщинами и нарочно загнали малого на фронт. Я полагаю, что вы не откажете вернуть его.

Фон Брендель щелкнул шпорами.

— Я согласен с вами, ваше превосходительство. Я сейчас же распоряжусь вызвать его. Я не хочу, чтобы меня упрекали в эгоизме. Кстати, мы устроим торжественное награждение Адлера за победу над ассорскими бандами.

Генерал раскланялся, и коляска тронулась дальше.

Коста нашел королеву в будуаре. Она сидела у окна в костюме для верховой езды.

— Ну, что? — спросила она, порывисто поднимаясь навстречу.

— Все как надо. Вы, я вижу, уже готовы? Не стоит так торопиться, в нашем распоряжении еще три часа.

— Я очень волнуюсь, — сказала Гемма.

— Вот это уже нехорошо. Этого совсем не нужно. Видно, что у вас мало наметки в таких историях. Тут нужно быть спокойным, как будто идешь обедать. Впрочем, это в крови у всей вашей породы.

— Какой породы? — спросила удивленная Гемма.

— Не сердитесь, барышня. Я не хочу вас обидеть. Но вы все-таки из белоручек. Вы не умеете владеть этими самыми… нервами. В опасную минуту вы теряете способность действовать хладнокровно и начинаете дергаться, как паяц на ниточке. И всегда у вас какая-то истерика. А этого нельзя.

Гемма опустила голову и ответила виновато:

— Я постараюсь взять себя в руки. Думаю, что это пройдет.

— Отлично! А на дорогу выпейте стакан хорошего вина. Это здорово бодрит. Ну, пока отдыхайте — я пойду довершать сегодняшние дела. В одиннадцать я зайду за вами, и мой кучер проводит вас на дорогу, — закончил Коста.

Он вышел и направился в свой кабинет во флигеле дворца.

Там он уселся за письменный стол и взял перо, но услыхал осторожный стук в дверь.

— Войдите, — сказал он с неудовольствием, откладывая перо.

— А, господин гофмейстер! Чем обязан чести видеть вашу милость? — приветствовал он вошедшего Атанаса.

Атанас молча прошел через комнату и сел в кресло.

— Слушай, Коста, — начал он, — я пришел поговорить серьезно…

— Знаешь, старик, мне, право, не до серьезных разговоров. Не можешь ли ты выбрать другое время? — прервал его Коста.

Атанас часто замигал глазами.

— Нет! Хочешь ты или не хочешь, а выслушай меня!

— Ну, говори. Можно подумать, под тобой горячая сковородка, что тебе так не терпится. Говори, да скорей.

— Видишь ли… Моя башка не выдерживает этого… Я не в себе. Это мне не по нраву. Я чувствую себя так, как будто меня с ног до головы затянули в корсет…

— Что ты мелешь, старина? — обеспокоенно спросил Коста.

— Я не знаю, — продолжал Атанас, — ради какого дьявола ты полез в петлю и для чего тебе это нужно. Ты всегда был непонятен для меня. Но ты сам за себя отвечаешь. А при чем я? Ты придумал для меня эту клоунскую должность гофмейстера. Помнишь, ты сам говорил, что от придворного слога можно вывихнуть челюсти. Так я вывихнул уже не только челюсти, но и мозги. Мне это надоело. Я простой рыбак и привык жить, как мне хочется. А теперь мне нельзя говорить громко, нельзя ругаться, когда хочется. Я должен шаркать, кланяться, ходить в этом золоченом футляре, сморкаться только в платок, не махать руками и еще тысячи всяких глупостей.