Борис Лавренёв - Собрание сочинений. т.4. Крушение республики Итль. Буйная жизнь. Синее и белое

— Бедный мальчик, — прошептал сэр Чарльз, кладя книгу обратно и помыслив о бренности всего земного, — но, в конце концов, он сам виноват. Он не мог управлять и погиб жертвой своей бесхарактерности.

Отдав дань памяти покойного, сэр Чарльз вышел в зал дворца и, сопровождаемый флаг-офицером, направился на большой балкон.

Над заливом трепетала прозрачная розово-золотая мгла. Она лежала над сиреневой парчой спокойного моря, которое сливалось с этой мерцающей пеленой мягко и нежно, почти незаметно.

У теплых плоских плит набережной ворковал сонный прибой, перекатывая гальки, и синеватые силуэты кипарисов стояли как тихие девушки, ожидающие женихов, уплывших в море.

Сэр Чарльз был растроган чистой и молитвенной красотой утра.

— Милый Кук, — сказал он торжественным и мягким голосом, — посмотрите, какая упоительная прелесть в этих туманных и сияющих красках. Какая жалость, что мы, люди делового века, утратили способность воспринимать обаяние природы. Даже наши писатели не умеют больше воспламеняться любовью к этому лучшему созданию творца. Разве Анатоль Франс или Редьярд Киплинг могут сравняться по поэтичности описаний природы с такими гениями, как Ричардсон, мистрис Радклиф, Руссо или Бернарден де Сен-Пьер. Чувство природы связано всегда с чувством трогательной печали. Не так ли?

— Совершенно верно, сэр, — подтвердил флаг-офицер.

— Когда я смотрю на природу, я внутренне очищаюсь, я отбрасываю от себя все злые помыслы и беседую с творцом. Как прав был Руссо, когда требовал уничтожить нашу механическую культуру. Смотрите, как мирно и прекрасно выплывает это мощное солнце.

Розовая мгла лопнула на востоке, и в щель прорвалось горячее сияние узкого ломтика солнца. Сэр Чарльз прищурился и скользнул взглядом по берегу. Глаза его задержались на белой стрелке маяка. Там, за ней, лежали нефтяные промыслы, и улыбка полного удовлетворения разлилась по лицу великого человека.

— Сколько неисчерпаемых богатств в природе, Кук, и как ужасно, что человечество не может поделить их между собой любовно, без преступлений и кровопролитий, — продолжал он, вздохнув.

— Как хорошо говорите вы, сэр, — восхитился лейтенант Кук.

— О милый Кук! Вы наивный мальчик. Разве такими словами нужно приветствовать божью мудрость, отраженную в видимом мире. Мне кажется…

Лейтенант Кук приготовился услышать эпикурейское славословие, но сэр Чарльз внезапно осекся на полуслове.

Сзади, из города, еще спящего после пышной ночи карнавала, донесся какой-то неопределенный гул. Он катился по улицам, нарастал, и вскоре можно было различить, что он складывался из взволнованных человеческих голосов.

Сэр Чарльз нахмурился.

— Вы видите, Кук, как я прав. В часы полного умиротворения природы жалкие люди заняты своими мелочными делишками и грызутся из-за лишнего куска.

Гул становился крепче и приближался.

Сэр Чарльз возмутился.

— Пойдите, Кук, и узнайте, в чем дело. Да скажите этим крикунам, что, если они не прекратят тотчас же гвалта, я вызову солдат и заткну им глотки прикладами.

Кук повернулся налево кругом и мелкой рысью побежал в комнаты.

Армия рабочих форсированным маршем шла к северу всю ночь и весь следующий день, вливая в себя присоединявшиеся по дороге отряды крестьян и горцев из деревень и ферм, лежащих на ее пути.

Она останавливалась только на короткие привалы, дать людям съесть кусок хлеба с солью, выпить воды и отдохнуть.

Тревис торопил, чтобы поспеть к ночи на линию фронта.

Отряды капитанов, занимавшие ее, немедленно после отзыва Богдана Адлера, сумевшего жестокими мерами создать подобие войсковых частей, сбросили стеснительное и удручающее ярмо дисциплины и разбрелись по поселениям, примыкающим к боевой зоне. Не получая от правительства жалованья, они вновь занялись товарообменом, продавая свои изделия, плетеные портсигары, подстаканники, подносы и корзиночки, которые выделывали с большим изяществом и вкусом из камыша, покрывавшего болота в районе фронта. Эти изделия находили широкий и легкий сбыт. Наиболее предприимчивые из воинов итлийского правительства распродавали декоративные форты генерала фон Бренделя, срезая с них по ночам раскрашенный холст. Крестьяне охотно покупали его, вываривали краску и шили себе прочное белье.

Эта беспечная жизнь защитников Итля услаждалась еще присутствием тысячи добрых и милых женщин из «священного женского легиона», ни в чем не отказывавших своим собратьям по оружию.

Поэтому удар, обрушенный Тревисом около полночи в тыл капитанам, упал в пустое пространство. Позиции были не заняты, и только «женский легион» Адлера оказал неожиданное и упорное сопротивление, конченное штыковым ударом.

Тревис с эскадроном горцев проскакал за линию окопов к передовым пикетам ассорской армии. Остановленный ими, он потребовал немедленного свидания с командующим заслоном Ассора и, принятый высоким бритым человеком, в маленькой мазанке у железнодорожного полустанка, изложил кратко и ясно обстановку.

— Спасибо, товарищ, — сказал бритый, крепко поцеловав Тревиса, — вы поспели вовремя. К нам только вчера подошла дивизия кавалерии, снятая с восточного фронта, и мы хотели переходить в наступление. Тем лучше. Мы избавлены от лишних человеческих жертв.

Он отдал распоряжение, и рожки горнистов пропели поход.

Через час темная масса кавалерии, колебля в ночной темноте тонкие острия пик, пролетела с гиком, свистом и лихой песней на юг.

Пехота, посаженная в вагоны, отправлялась эшелон за эшелоном вдогонку кавалерии, и ущербная луна косо смотрела на бесконечную ленту — поездов, устремившихся один за другим к морю.

В час, когда ликующее население Порто-Бланко праздновало веселым карнавалом свое присоединение к величайшей державе мира, обе части армии соединились на узловой станции, в одном переходе от столицы, и остановились на отдых. Суровые, овеянные пороховым дымом и славой, солдаты ассорской армии братались с нефтяниками и с радостным изумлением набрасывались на фрукты, сладости и жирную мясную пищу.

— Хорошая страна у вас, ребята. Сытная. Полмира прокормить может, — говорили с восхищением они, растягиваясь на траве с полными желудками.

Крестьянки тащили из деревень все новые и новые запасы продовольствия, и солдаты, похохатывая и любезничая, набивали вещевые мешки окороками, бараниной, хлебом, салом, всем давно не виданным изобилием.

Перед вечером они двинулись дальше походным порядком, чтобы ворваться в столицу на рассвете.

Ожидая возвращения флаг-офицера, сэр Чарльз с неудовольствием слушал непрекращающиеся крики.

«Экий простофиля Кук. Не может унять сразу», — подумал он, но дверь террасы с шумом распахнулась, ударилась о стену, брызнув осколками стекол, и в нее проскочил бледный, с раскрытым ртом, лейтенант Кук.