Борис Лавренёв - Собрание сочинений. т.4. Крушение республики Итль. Буйная жизнь. Синее и белое

Рядовые офицеры отряда с завистью прислушивались к хохоту и пению, доносившемуся из школы, где пировал штаб.

Батарея расположилась на ночь у окраины села. Шесть орудий стояли вытянутые в ряд, возле них ходил, закутанный в тулуп, часовой.

Он прислушивался к доносившимся от середины села звукам и тихонько посвистывал. Внезапно он услыхал шаги за плетнем и насторожился. Из-под плетня показалась какая-то фигура.

— Стой, кто идет? — крикнул офицер. Фигура замерла на месте, и до слуха офицера долетел испуганный вскрик:

— Ой, батюшки, мий боже!

Офицер шагнул вперед, вглядываясь. Перед ним стоял высокий молодой еще крестьянин в добротном мерлушковом кожушке и бараньей шапке.

— Ты чего здесь шляешься, сукин сын? — спросил офицер.

— Не гневайтесь, ваше благородие, — взмолился мужик льстивым голосом, — как почали гарматы бить по селу, то я дюже злякався, захватив, що було грошей, та втик. А теперь звертаюсь.

Офицер ухмыльнулся. У него возникла хорошая идея.

— С деньгами утик? А ну, иди сюда! Где у тебя деньги?

— В кушаке.

— Доставай, сволочь! Награбил, — прикрикнул офицер, направляя штык на мужика.

— Ваше благородие!..

— Молчать, а то положу на месте!

Мужик тяжело вздохнул и, развязав кушак, протянул его офицеру.

— Верить, бо що з вами зробишь. Жизнь дороже.

Офицер взял кушак и, подхватив винтовку на левый локоть, пощупал материю.

— Ого! Хорошая пачка.

— Ваше благородие, — тихо попросил мужик, — дайте хочь одну керенку, щоб жинку прокормить завтра.

— Это я могу. Поделимся. Мы не грабим, как красная сволочь, и жалеем людей.

Офицер стал развязывать угол кушака. Мужик неслышно шагнул к нему, рука его взлетела в воздух, послышался короткий хруст пробитой височной кости, и офицер без звука лег к ногам ограбленного.

Мужик огляделся и, подняв свой кушак, подошел к первой пушке. Он тихо открыл затвор, наклонился. Тихо звякнула сталь о сталь. То же произошло у всех остальных пушек.

Кончив свой обход, мужик выпрямился и ровными шагами пошел к середине села.

Веселье в штабе разрасталось. Бутылки пустели. Офицеры образовали кружок, прихлопывая в ладоши, а посредине кружка плыл в лезгинке красивый поручик, грузин, в форме Дагестанского конного полка.

Среди топота, гитарного звона, хлопанья ладошек и выкриков в комнату, занятую веселящимися, вошел запорошенный снегом офицер и, приблизившись к полковнику Галчинскому, вытянулся, откозыряв.

— Господин полковник, разрешите доложить! Вас хочет видеть какой-то крестьянин…

Полковник вскинул на офицера немного осоловелые глаза.

— Мужик? Меня? Что за каналья? Дайте ему двести шомполов, чтобы у него пропала охота беспокоить меня.

Офицер щелкнул шпорами, но сказал настойчиво:

— Видите, господин полковник, он говорит, что имеет важное сообщение и желает предупредить вас об опасности. Он из богатых мужиков, которые держат нашу сторону.

— Тогда ведите его сюда. Только если он врет, я ему… — и полковник сжал кулак.

Лезгинка оборвалась, водворилась тишина. Офицеры расселись по скамьям, полковник занял место в кресле.

Вошел снова тот же офицер и с ним мужик в мерлушковом кожушке и бараньей шапке. На пороге он снял ее, отряхнул об колено от снега и сделал низкий поясной поклон полковнику.

— Здравия желаю, ваше высокоблагородие!

— Здравствуй, здравствуй! — небрежно ответил полковник. — По какому делу пришел?

— Дозвольте казать прямо, ваше высокоблагородие? — спросил мужик, кланяясь вторично и не замечая, что из угла комнаты за ним пристально и лихорадочно наблюдают глаза штатского, того единственного штатского в хорошей шубе, который находился при штабе полковника. Штатский, услыхав первые звуки голоса мужика, приподнялся со скамьи и даже сделал два-три шага к креслу полковника, не отрываясь от фигуры крестьянина.

— Конечно, говори! Именно прямо и правду. Будешь врать — запорю! — брякнул полковник.

Крестьянин истово перекрестился на висевшую в углу икону.

— Лопни мои очи, колы сбрешу! Усе по правди. Я чув, ваше высокоблагородие, що видсиля вы пидете на Пятихатки?

— А тебе что за забота? — сердито спросил полковник, морща лоб.

— Так я ж хотив вам казать, не ходите на Пятихатки, бо там по дороге засада. Большевики гвардии нагнали видимо-невидимо, щоб вас перехватить. Тысячи четыре матросни у их там.

— Спасибо тебе за совет, — презрительно сказал полковник, — мы и сорока тысяч этой сволочи не побоимся, но только мы сами решили идти не на Пятихатки, а на Переяславовку.

Какая-то мгновенная радостная молния сверкнула в глазах крестьянина, и еще ближе подался глядящий на него сбоку штатский.

— А за то, что ты верен присяге и долгу, выпей за мое здоровье, — сказал полковник, наливая стакан водки.

— Покорнейше благодарим!

Крестьянин осушил стакан и поставил его на стол.

— Отто ж матросня озлится, бо воны мусили, що вы прямо до их в лапы попадете. А уж и зверюги ж. А командир в их розбишака, каторжник Твердовский…

Штатский одним прыжком очутился между крестьянином и полковником.

— А! — вскрикнул он. — Теперь я узнал тебя, разбойник! Держите его, это сам Твердовский!

Крестьянин быстро вскинул глаза на штатского и мгновенно рванулся к двери, но кто-то из офицеров ударил его рукояткой нагана в лоб. На него навалились и скрутили ему руки его же кушаком. Когда суматоха утихла, полковник спросил штатского:

— Господин Тряпицын, вы уверены в том, что это Твердовский?

— Еще бы! Я эту морду во всю жизнь не забуду. Как он меня, подлец, ограбил.

— Обыскать! — крикнул полковник. Еще полубесчувственного от удара Твердовского обшарили офицеры и в каблуке сапога нашли свидетельство, выданное революционным военным комитетом на право формирования красногвардейских частей.

— Так, — прошипел полковник, — попалась птичка, стой!

— Расстрелять его, господин полковник! Немедля расстрелять! — взвизгнул Тряпицын. Полковник недовольно взглянул на него. Он не любил вообще, чтобы шпаки совали нос в военные дела, и поэтому отрезал:

— Я сам знаю. Мы его расстреляем завтра при торжественной обстановочке, с музыкой. Казачка или гопака ему зажарим, по выбору, чтоб душе было весело уходить. А пока припрячем до утра.

— Но он сбежит, — заволновался Тряпицын.

Полковник иронически взглянул на него.

— Сбежит? Это может он у таких шляп, как вы, бегал. А от меня на тот свет бегают. Поручик Лебедев! Поручаю вам. Отвечаете головой и жизнью.

— Слушаю, господин полковник! — вытянулся широкоплечий офицер с жестким лицом и ледяными глазами. Офицеры под руки вывели арестованного из комнаты.