Дмитрий Левинский - Мы из сорок первого… Воспоминания

— Извиняюсь, земляков ищу. — Читатель, конечно, уже догадался, что эта шаблонная фраза давно играет роль своеобразного пароля. Кто на нее откликнется «с понятием», стем дело сладится.

— Откуда сами будете? — О, вот это мило, Обращение на «вы» присуще старшим командирам, особенно штабным. Что же это он так, сразу открывается?

— Питерский я.

— Хороший город. Бывал в нем не раз. А я — москвич.

— Столица мира. Тоже чудесный город, — я принял его вежливую форму беседы, — и совсем рядом. А с какого фронта, если позволите?

— Севастополь. Ранили в самом конце. Не успели эвакуировать.

— И тут мы с Вами почти земляки — я под Одессой попал, но в 1941 году.

— А здесь вы давно?

— Да уже месяц.

Беседа протекала ровно, спокойно, без выкрутасов. Я давно понял, что это строевой командир. Только при третьей встрече он представился майором, бывшим командиром стрелкового батальона. Я его передал непосредственно Коле Шилову, согласно договоренности, старшие командиры все шли к нему. Впоследствии Шинкарчук, так его звали, очень помог в организации «пятерок» самообороны.

Но попадались и «опасные» ребята — излишне горячие, легко возбуждались, злые на все вокруг — они готовы были на немедленные активные действия по принципу: «Бей! Круши все подряд!» — и при этом совершенно игнорировали осторожность, необходимость конспирации, сокрытие истинных чувств и намерений. Если бы на такого заключенного обратили внимание капо и прочая нечисть, тогда несдобровать и тем, кто находился рядом с таким беспокойным и невыдержанным человеком. Такие люди нам были тоже нужны, но лишь при условии соблюдения строжайшей дисциплины.

Чтобы закончить с вопросом создания в Гузене подпольных групп самообороны из числа русских, подытожу сказанное выше. Группы начали создаваться с апреля-мая 1943 года, когда члены комитета впервые ввели нас с Шиловым в курс дела и подробно осветили обстановку в лагере. В связи с неожиданным шоком немцев после поражения в Сталинграде интернациональный комитет решил начать направленные акции по спасению прибывающих в лагерь русских. До этого было нельзя, да и русских было совсем мало — единицы. Нам предложили самим создавать такие группы, к чему мы и приступили.

Члены комитета, в свою очередь, обязались, пользуясь своими связями и влиянием, способствовать направлению русских в такие рабочие команды, где можно выжить или, по крайней мере, были хотя бы шансы выжить, а также обещали организовать посильную помощь едой, одеждой, лечением и регулярными сводками с фронта, поскольку имели хорошо законспирированные каналы притока информации. Такая помощь была неоценима. Без нее руководители групп, кроме как добрым словом типа «Держись, братва, не падай духом!», облегчить участь своих людей, как правило, были не в состоянии. И это понятно. Только реальная помощь комитета могла поддержать людей.

Наша работа, так активно начавшаяся, почти замерла в период с июня по октябрь 1943 года (по ряду причин, о которых я расскажу ниже). Тогда русские понесли большие потери в результате зверской массовой акции против них, и те из нас, кто чудом остался жив, не скоро смогли оправиться от перенесенного. Только к началу 1944 года работа по созданию групп продолжилась.

Интересно проследить, как менялось количество русских в Гузене:

на 1 января 1942 года не было совсем (я не беру в расчет военнопленных из блока 16, содержавшихся в строжайшей изоляции),

на 31 января 1944 года 992 человека,

на 5 мая 1945 года 8046 человек.

Следовательно, за 1944–1945 годы в лагерь поступило 7054 русских.

В течение 1944 года продолжались заметные послабления в лагерном режиме — Германия отступала на всех фронтах, да тут еще и покушение на фюрера. Все это способствовало тому, что к середине 1944 года, когда количество русских в лагере уже перевалило за 1000 человек, в Гузене стали стихийно возникать подпольные группы русских. Чаще всего по личной инициативе наиболее активных заключенных — командиров, коммунистов, сильных духом людей. Никакой связи с лагерным комитетом сопротивления они не имели, да и на случай провала небольшие группы лучше, чем создание рот и батальонов, к чему нередко призывали отдельные горячие головы. Но зато и возможности таких самостоятельных, независимых от комитета групп были весьма ограничены, хотя они и сплачивали людей, не давали им опустить руки в борьбе за жизнь и свободу. Такие группы создавались и распадались, поскольку узников отправляли из Гузена и в другие филиалы Маутхаузена.

Как-то в середине 1944 года меня пригласили в один из блоков на встречу с группой, костяк которой составляли бывшие военные моряки.

У нас состоялся долгий разговор «о житье-бытье», но они произвели на меня впечатление очень лихих ребят, очень шумных. Во всех их речах сквозила излишняя бравада. Один из них называл себя капитаном 2-го ранга, хотя я и не спрашивал его об этом. Они дружно дали понять, что «общее руководство» им не требуется, они сами способны держать своих людей на плаву и терять самостоятельность не желали. Я им это и не навязывал, предлагая лишь некоторую необходимую помощь. Но они и от этого отказались, так как все работали в подземных штольнях, где кормили чуть-чуть лучше. Конечно, комитет согласился с их желанием, и мы их не беспокоили. Я встречался с ними от случая к случаю, поскольку в то время часто болтался в лагере по разным делам, но это были ни к чему не обязывающие дружеские встречи товарищей по несчастью, и не более. Но что не забыть, так это их песни, которые они хором распевали прямо в блоке, зажигая окружающих своей верой в скорую победу Красной армии. Спасибо им за это!

Всеволод Остен в книге «Встань над болью своей» также отмечает, что во второй половине 1944 года в Гузене стали стихийно возникать подпольные группы, каждая из которых объединяла по 12–16 заключенных. Так, ему были известны три группы. Одну возглавлял Иван Керн, который в тексте именуется «полковником советской разведки»; вторую — Николай Дубов, ученый-историк из Ленинграда; третью — врач Василий Кумичев. Я этих товарищей не знал и с ними никогда не встречался, за исключением Кумичева, который был из первого транспорта военнопленных, из 16-го блока. Перечисленные группы действовали тоже самостоятельно и связи с другими почти не имели.

Другой автор, Валентин Сахаров, в своей книге «В застенках Маутхаузена» вспоминает: «В середине 1944 года к нам в Маутхаузен поступили сведения из Гузена о том, что там имеется крепкая группа коммунистов, объединившихся вокруг Купровича». Купрович Иван Павлович — интернированный моряк из Ленинграда, член ВКП(б) с 1930 ангода. Я его знал, встречался с ним, но настойчивое желание членов его группы оставалось твердым — только самостоятельность, не подчиняться никому. Надо сказать, что в такой самостоятельности большинство групп видело гарантию от провала, и они были в этом абсолютно правы.