Илья Маркин - Люди грозных лет

Когда въехали в лощину и до родной деревни оставалось еще километра три, Бочаров спрыгнул с повозки. По голенищам сапог хлестала придорожная трава, от жары вспотела спина, но ноги сами несли его в гору. Сняв фуражку, широко размахивая руками, он жадно смотрел вперед и всей грудью вдыхал горячий, напоенный запахом полей воздух.

Заметно усилившийся ветер все порывистее гнал волны по полю, и они, извилистые, мягко шурша и переливаясь зеленью с золотыми оттенками, катились прямо к ногам Бочарова.

Сразу же за пригорком рожь кончилась, и открылось широкое многоцветное поле. Бочаров невольно остановился. По этому, как догадался он, просяному полю ровным рядом двигались восемь или десять женщин. В разноцветных кофточках, юбках, платьях, косынках, они то и дело нагибались, выдергивая сорняки. Поле, где прошли женщины, расстилалось ровным, одноцветным, зеленым ковром молодого, еще не выметавшегося проса, а впереди них желтели заросли сурепки, буйными кустами ядовито темнел молочай.

Женщины так углубились в работу, что не заметили Бочарова, и только когда под его ногами затрещали высохшие сорняки, одна из полольщиц обернулась и что-то сказала подругам. Полольщицы разом остановились, и в свете слепящего солнца Бочаров увидел их бронзовые лица. Он еще не успел рассмотреть их, как испуганно и радостно вскрикнул так хорошо знакомый голос: «Андрюша!», и крайняя справа женщина стремительно побежала к нему, размахивая зажатым в руке пучком желтой сурепки. То, что это была Алла, Бочаров узнал сразу же, но не сразу поверил этому и стоял, опустив руки, не зная, что делать. Перед его глазами мелькало голубенькое с белыми цветочками платье без рукавов и с широким вырезом на груди. Пробежав несколько шагов, Алла споткнулась, но тут же, оттолкнувшись руками о землю, встала и побежала еще быстрее, взмахивая так и не брошенным пучком сурепки.

Бочаров не успел собраться с мыслями, как горячие руки Аллы обвили его шею и губы обжег короткий поцелуй. Он неловко, сам не сознавая, что делает, обнял Аллу за плечи, потом отстранился и хрипло спросил:

— Костя как, здоров?

— Здоров, вырос, совсем большой, — поспешно ответила Алла.

— А старики как?

— Все здоровы, — глухо ответила Алла, скорее инстинктом, чем сознанием, уловив, что полуторагодовая разлука не затянула трещины в их семейной жизни. Она опустила свои большие совсем молодые зеленоватые глаза, и Бочаров заметил, как вокруг ее глаз сеткой сбежались тоненькие морщинки, а все ее когда-то напитанное кремом и пудрой лицо сразу постарело, побледнело. Словно впервые увидев ее, он с удивлением и любопытством смотрел на коричневые от загара, с крупными мозолями руки, на такие же темные голые ноги в стоптанных тапочках, на выгоревшие, с медным отливом волосы. Она молча стояла перед ним и, вдруг подняв голову, робко и устало взглянула на него. От этого взгляда Бочаров отвел глаза, взял ее за руку и чуть слышно сказал:

— Пойдем домой.

Его мысли и чувства были в таком смятении, что он даже не заметил разительных перемен в деревне и шел, как в полусне, поддерживая жену под руку и стараясь шагать в ногу. Только увидев на пригорке отцовский дом с высокой почерневшей соломенной крышей, с тремя подслеповатыми оконцами на улицу и одним в проулок, он внутренне вздрогнул и невольно заторопился. Алла с силой прижала руку мужа и еле поспевала за ним. Она первой заметила игравших у амбара мальчишек и среди них Костика, но ничего не сказала Андрею, желая проверить, как он будет вести себя, когда увидит сына. Этот момент встречи с сыном, казалось ей, решит всю их дальнейшую судьбу, и она Напряженно ждала, когда наступит этот и страшный и желанный момент.

Андрей повернул голову, увидел мальчишек, и Алла почувствовала, как судорожно дрогнула его рука, освобождаясь от ее руки. Она не препятствовала ему, а он тонким, совсем незнакомым ей голосом тихонько вскрикнул: «Костик!» — и мелкими, частыми шагами побежал к мальчишкам. Теперь и Костя увидел отца. Он бросил коротенькую хворостину, изображавшую коня, переступил сначала испуганно и робко, а затем рванулся что есть силы вперед, пронзительно крича: «Папа!» Этот крик словно подхлестнул Андрея. Он неловко и смешно побежал по пригорку вниз, нагнулся, подхватил мальчика и сильными руками прижал к груди.

Отец Андрея, Николай Платонович Бочаров, о приезде старшего сына узнал, когда пропахивал картофель. Он выпряг из сохи лошадь и вскачь примчался в деревню. Подозвав соседского мальчишку, он отдал лошадь и поспешил домой, но в сенях замешкался, не решаясь сразу войти в избу. Несколько раз он расчесывал рыжую с проседью бороду, приглаживал остатки волос на облысевшей голове и одергивал чиненую и перечиненную старую гимнастерку, пока, наконец, решительно открыл дверь. Андрей с Костиком на руках сидел за столом, бледная от волнения Алла готовила яичницу, старуха, суетливо чиркая спичками, растапливала печь.

Увидев отца, Андрей посадил Костика на лавку и, как показалось Николаю Платоновичу, очень быстрыми и решительными шагами направился к нему. «Как вымахал-то…» — мелькнула у старика радостная мысль, но он тут же забыл про нее и обнял сына, чувствуя, как непрошеные слезы навертываются на глазах. «Стыд какой, — подумал он, — расхлюпаться еще не хватало». Это рассердило Николая Платоновича, он тут же отстранил сына, тайком вытер слезы и, присаживаясь к столу, нарочито грубым голосом спросил:

— Как там дела-то у вас на фронте? Как здоровье твое, куда ранен? Рассказывай.

— Ранен был в ногу и в голову. Глаза повредило. Сейчас хорошо, вылечили.

Прислушиваясь к разговору мужчин, Алла ловила каждое слово мужа, тайком наблюдая за ним. Андрей говорил спокойно, и ничего особенного в его разговоре и поведении она не отметила. Новым для нее было только то, что он скрыл от них болезнь глаз; она хотела спросить, почему он не сообщил об этом, но свекровь опередила ее:

— Что же ты, Андрюшенька, про глаза ничего не написал?

— Тревожить вас не хотел, — неохотно ответил Андрей, — была опасность слепым остаться.

— Боже ты мой, ну и что же? Мы кто, чужие? — отойдя от печки, настойчиво подступала к Андрею мать. — Мы — родители, Аллочка — жена твоя. Мы так волновались, а ты скрытничал. Как нехорошо!..

— Ну, пошла теперь: нехорошо да нехорошо! — прикрикнул старший Бочаров на жену. — Была бы ты на его месте, не так бы запела. Он такое пережил, а она с упреками.

— Да я что, я ничего, — как и всегда, уступила Прасковья Никитична мужу.

— Вот это другой разговор, — успокоился старик. — Были ранения, прошли, и слава богу! А война-то, это что же, Андрюша, все тянется, тянется, и конца не видно. Немцы-то, вон они под Орлом стоят, а от Орла до Германии ого-го-го!