Илья Маркин - Люди грозных лет

Андрей знал, что такой разговор неизбежен, много раз обдумал все, что скажет, но сейчас, слушая Аллу, вдруг ощутил, что ни слов, ни мыслей для ответа нет.

— А Костик, он же маленький, а все понимает, — продолжала Алла, — услышит вой самолетов, задрожит, закричит… Я всегда собой прикрывала его, а он отталкивает и кричит: «Прячься, мама, сама прячься! Я маленький, меня не заметят».

Она смолкла, украдкой вытирая слезы. Андрей, тяжело дыша, почувствовал, как у него подступают слезы. Он отчетливо представил маленького Костю, прикрытого матерью, взрывы немецких бомб рядом с ними, и жалость к Алле нахлынула на него. Забыв обо всем и видя только прикрытого Аллой Костю, он порывисто взял руку жены, и ее шершавые пальцы затрепетали в его ладони.

В свои пятьдесят пять лет Николай Платонович Бочаров чувствовал себя бодро и совсем молодо. Вставал он обычно раньше всех, умывался, стараясь не греметь посудой, частым гребешком расчесывал бороду и, выпив с вечера приготовленную женой кружку молока, шел в правление колхоза. Эту привычку не нарушали даже большие праздники и семейные торжества. Часто случалось, что в ранние утренние часы работы в колхозе не было, но Николай Платонович все равно поднимался на рассвете, садился в одиночестве за председательский стол и думал. А думать ему за последний год приходилось много. Война из рядовых колхозников превратила его в председателя правления колхоза.

Раньше Николай Платонович часто критиковал и даже любил критиковать начальство, находя в их действиях различные промахи и недостатки, но теперь, сам став начальником, почувствовал, что критиковать и осуждать других дело самое простое, часто не требующее особого ума и таланта, а вот руководить людьми по-настоящему можно, только имея немалые знания и большой опыт.

Всю свою жизнь прожил он в деревне и был уверен, что знает все, что касается земледелия, животноводства, огородничества и других сельских работ. Однако, вступив на председательский пост, он понял: все, что приходилось выполнять ему раньше, было только маленькой частицей того, что приходится делать теперь. Со всех сторон надвигались на него самые различные заботы, обязанности и события; все от него требовали, добивались, спрашивали, как раньше сам он требовал, добивался и спрашивал с руководителей; всем до него было дело, и всякое дело он должен был решать сам и часто решать быстро, даже не имея времени как следует поразмыслить. Но самым трудным в своей работе Николай Платонович считал ответственность. Раньше он отвечал только за себя, и это было делом простым и легким, а вот теперь он отвечал за других людей.

В первое время работы председателем заботы и обязанности ошеломили старого Бочарова. Он не по возрасту резво бегал, суетился, оправдывался, сам требовал, угрожал и возвращался домой поздно ночью усталый, разбитый. Особенно изматывали его телефонные звонки, бумаги и представители из района. Где бы он ни находился, бежал на каждый телефонный звонок. Сжимая телефонную трубку, с дрожью в голосе то кричал, то говорил почти неслышным, робким, совсем не своим голосом. Каждую полученную бумагу он, малограмотный и не привыкший к чтению, старательно, по нескольку раз перечитывал, мучительно соображая, что требует от него эта бумага, и затем долго крупным корявым почерком писал ответы, черкая и перечеркивая написанное. Каждого представителя он встречал лично сам, выслушивал его, старался исполнить все так, как требовал этот представитель, и всякий раз с нетерпением ждал, когда же тот уедет и он освободится для работ, которые со всех сторон надвигались на него. Проговорив весь день с уполномоченным райпотребсоюза, он обнаруживал к вечеру, что в первой бригаде понапрасну простояли две лошади, а вторая бригада вместо прополки проса занималась совсем не тем; что на конюшне из-за халатности конюха сломал ногу рыжий стригунок; что огородники забыли полить капусту и несколько грядок на пригорке выгорело под палящим солнцем.

Постепенно Николай Платонович понял, что главное для него не звонки, не бумаги и представители, а работа в колхозе, руководство им. И он перестал бегать на телефонные звонки, не просиживал часами над бумагами, не занимался целыми днями с уполномоченными или представителями, а по-прежнему, работая с утра до поздней ночи, ходил по бригадам, часа по два сидел в правлении и снова шел в бригады, на скотный двор, на поля, на луга. И странное дело: изменив свое отношение к работе, Николай Платонович почувствовал облегчение, и работа его стала намного полезней.

Но постепенно случилось и другое, чего не замечал, да и не мог заметить по своей простоте душевной сам Николай Платонович. С изменением его отношения к звонкам и запросам изменилось отношение к нему и вышестоящих инстанций. Все больше и больше раздавалось сердитых телефонных звонков, присылалось грозных бумаг, все суше и строже говорили с ним уполномоченные и представители из района, все чаще на различных совещаниях упоминалось о недостатках в его работе. И не быть бы, пожалуй, старику Бочарову председателем колхоза, если б за него не вступились председатель райисполкома Листратов и председатель сельсовета Слепнев. Об этом заступничестве сам он не знал и не догадывался, продолжая работать так, как подсказывали ему собственная совесть и житейский опыт.

Неожиданный приезд сына обрадовал и вместе с тем расстроил было прежний порядок работы Николая Платоновича. Подвыпив на встрече, он основательно захмелел и, ложась спать, твердо решил встать попозже, как положено, опохмелиться с сыном и уж потом пойти на работу. Однако осуществить эти планы не удалось. Едва заслышав предутренние распевы петухов, он проснулся, потер ломившую с похмелья голову и вспомнил, что вчера вечером не успел распределить лошадей по работам. Кряхтя и охая, он поднялся с постели и, не найдя обычной кружки молока на столе, по крутым ступенькам сам полез в погреб, нашел какую-то махотку и, думая, что это молоко, начал пить, но тут же остановился, сердито отплевываясь и вытирая с усов и бороды налипший густой мед. Чиркая спичками, он долго шарил в погребе, но молока не нашел. Жалея спички, он натыкался в темноте на пустые бочки, ящики, чертыхаясь и сквозь зубы поругивая жену:

— И надо же, старая! Никогда ничего на месте не стоит, черт те знает, сколько мусору всякого понатащила.

Он неудачно оперся рукой о бочку, она накренилась, и старик, скользнув рукой, врастяжку упал в угол, попав другой рукой во что-то мокрое, и еще больше озлобился. Он с трудом приподнялся и почувствовал острый запах огуречного рассола. Нащупав кадушку с остатками прошлогодних огурцов, он наклонил ее и жадно стал тянуть пахнущую укропом густую жижу. Минуты три пил он, не дыша, забыв обо всем на свете, потом громко крякнул, выловил два огурца и вылез из погреба. За деревней, огненно раскаляясь, ярко светлело небо, от земли поднимался легкий туман. Во всех дворах наперебой заливались петухи. От конюшни доносился храп лошадей и сонные голоса конюхов.