Алла Бегунова - Одиночный выстрел

Немцы стали вести тщательное и постоянное наблюдение за нейтральной полосой. От их внимания ничто не ускользало, а уж одиночный выстрел из винтовки, раздавшийся в утренней тишине, — тем более. Они сразу открывали огонь из пулеметов и минометов, причем часто лупили наугад и, как говорится, по площадям, не жалея ни патронов, ни мин. Таковое их действие Людмила иронически именовала «концертом». В нем солировали — конечно, в силу громкости звука и значительного количества — минометы «5сm leGrWr.36», имевшиеся в каждом взводе германской пехоты. Они выбрасывали из коротких стволов, установленных на металлических поддонах, небольшие, весом в 910 граммов мины, начиненные тротилом. Обычно, отлеживаясь в укрытии, старший сержант наблюдала, как оранжевым шаром вспыхивает эта мина при разрыве и как потом во все стороны летят (‘с мельчайшие осколки, громко щелкая по ветвям скопанного холодом леса.

Если немецкое «музыкальное сопровождение» затягивалось, и Люда находилась уже недалеко от советских позиций, то она просила помощи у наших пулеметчиков, привлекая их внимание свистом, криком: «Ребята, выручайте!»— или по традиции поднимая над головой малую пехотную лопатку. Пулеметчики начинали перестрелку с фашистами, и те забывали о снайпере, который ушел на свою сторону буквально у них из-под носа.

Сержант Седых и рядовой Вартанов старались встречать своего командира. Они-то знали, чего стоят Людмиле такие вахты. Торопились снять с ее плеча винтовку, отвести в ближайший блиндаж и уложить на нары, дать кружку чая, быстро согретую на горящем бездымном порохе. С каждым глотком теплой сладкой воды лесное наваждение отступало. Девушка по прозвищу «Рысь» облегченно вздыхала, лицо ее снова становилось безмятежноспокойным. Она засыпала, но ненадолго — на час-два. После этого у них начинались разговоры о том, что удалось и что не удалось при вылазке, сколько фрицев расстались сегодня со своими грошовыми жизнями, каковы последние изменения на вражеской передовой линии и куда им предстоит отправиться завтра.

Ради особой службы снайперов под Севастополем никто не собирался изменять распорядок армейской жизни, и потому Павличенко обычно не доставалось завтрака. Также она часто опаздывала на обед. Лишь Анастас Вартанов, ожидая возвращения старшего сержанта, выпрашивал у старшины лишнюю порцию каши или картофеля с тушенкой. Они с Седых ставили котелок с едой на печку-буржуйку в своей землянке и гадали, когда Людмила Михайловна снова появится во второй роте. Сердечная забота тех, кто был с ней дружен, помогала снайперу восстанавливать силы, отданные заколдованному лесу.

Успокоению нервной системы также способствовала фронтовая привычка к курению. Правду, совершеннейшую правду говорил курсантам дорогой Учитель: снайперу курить нельзя постоянно, регулярно, по десять-двадцать папирос в день. А вот одну папиросу в три дня — можно. Даже не папиросу, их теперь почти не выдавали, но — крепкую махорку из кисета, заправленную в старинную турецкую трубку, сделанную из корня груши и украшенную янтарным мундштуком. Ее подарил снайперу после успешного набега на хутор Мекензия старый егерь. Это была единственная ценная вещь, оставшаяся у него после разорения дома немцами [7] Трубка, кисет, два портсигара, принадлежавшие Л.М. Павличенко, хранятся в Центральном музее Вооруженных сил РФ, фонд № 2/3776. .

Трубка понравилась Людмиле. Она легко научилась пользоваться ею: правильно набивать, не спеша раскуривать и поддерживать медленное тление сухих крошек табака в деревянной, до блеска отполированной чашке из темно-коричневого дерева. Чашка приятно согревала руку. Мундштук как будто смягчал крепость дыма и продлевал удовольствие для курильщика, что невольно располагало к спокойным размышлениям.

В редкие часы досуга мысли старшего сержанта Павличенко все равно касались предмета службы. Воспоминания уносили ее в жаркое степное лето 1941 года, сначала на вокзал города Арциза, потом — в Татарбунары, потом к реке Днестр и Тираспольскому укрепленному району, потом — к немецкому селению Гильдендорф, потом — на хутор Кабаченко, потом — к Одесскому морскому порту. Вроде бы путь недлинный, и прошла она его, присоединившись к великому армейскому братству. Стрелковый полк имени Степана Разина сделался для нее родным, однако теперь его… не стало.

Нет, конечно, номер, название, принадлежность к дивизии — все это сохранялось, но самих «разинцев», тех красноармейцев и командиров, с которыми Людмила начинала службу, — их практически в строю уже не было.

Дивизия-то — замечательная, со славными боевыми традициями. В ее рядах действительно в 1919 году служил Василий Иванович Чапаев, герой Гражданской войны. Командуя ею, он и погиб в результате вероломного ночного нападения белых. Три ее пехотных полка считались элитными и потому, кроме номеров, имели особые названия: имени Емельяна Пугачева, имени Степана Разина, Домашкинский имени Михаила Фрунзе.

Предположим, неласково встретил Людмилу лейтенант Василий Ковтун, командир второй роты. Так ведь потом он изменил мнение, признал Люду хорошо подготовленным бойцом, придирками не изводил и вообще относился по-товарищески. Ковтун погиб во время артналета.

Многим военным приемам научил студентку Киевского университета сержант Игорь Сергеевич Макаров. Поначалу Людмила его побаивалась. Все-таки ближайший начальник. Кто знает, что ему в голову придет… Но деликатным, порядочным, скромным человеком оказался сержант. Своего снайпера-наблюдателя жалел, берег и как мог защищал. Две пули из австрийского пулемета в легких… Жив ли он теперь, Людмила не знала, но думала о нем часто.

К сожалению, недолго служил в их полку лейтенант Андрей Воронин, двадцати трех лет от роду, выпускник пехотного училища имени Ленинского комсомола. Люда догадывалась, что нравится ему именно как женщина. Но лейтенант вел себя сдержанно, никогда не переступая некой незримой черты. Под Татаркой в переломную минуту боя он поднял бойцов в атаку. Румын они прогнали. Однако Воронин, раненый в грудь, не прожил тогда и двух часов. Трофейный серебряный портсигар — это все, что осталось ей на память о храбром командире второй роты.

Комбат капитан Иван Иванович Сергиенко занимал особое место в ее воспоминаниях. Пока он начальствовал первым батальоном 54-го полка, им всем жилось неплохо. Почему, они даже не задумывались. Опытный, умелый офицер, внимательный к подчиненным, он знал их, понимал, верил в них. Командир полка Свидницкий неизменно прислушивался к его мнению.

Бои в Крыму, на Ишуньских позициях, в двадцатых числах октября дорого достались «разницам». Численное превосходство противника было налицо, а еще — танки, артиллерия, минометы. У русских не хватало снарядов и патронов, про танки вообще пришлось забыть. Сергиенко находился на переднем крае обороны, и тут его пребывание в полку завершилось: от разрыва мины он получил жестокое увечье, лишился ноги.