Тадеуш Шиманьский - Серебряные звезды

К нам подошли двое солдат — Станкевич и Хомич.

— Садитесь, — пригласил я.

Оба сели рядом с Сашкой.

— Когда выступаем? — спросил Станкевич.

— Скоро.

— Вы, пан хорунжий, знаете маршрут? — спросил Хомич.

— Нет, — ответил я. — Знаю только район действий.

— Будет ли для нас работа? — спросил Станкевич.

— Работа всегда есть. Будем охранять штаб полка.

— Какая это работа, — с пренебрежением проговорил Хомич.

Сашка и Владек молчат. Ни о чем не спрашивают. Ждут, когда я сам скажу им. Они уже привыкли к этому. А эти двое еще не знают.

Стемнело. Уже почти ночь, теплая, мягкая. Видим, как сидевшие во дворе казармы солдаты роты начинают подниматься. Тихими голосами подаются команды. Встаем и мы. Сашка и Владек бегут к батарее. Станкевич и Хомич идут рядом со мной. Мне не хочется говорить им, чтобы они шли в строй, но меня выручает командир взвода.

Выйдя из казармы, сворачиваем вправо. Шоссе ведет в Седльце, а мы сворачиваем вправо, на север, и через несколько километров неожиданно изменяем маршрут. Теперь движемся на восток, к Западному Бугу. Знаем, что люди следили за нами, пока мы шли на запад, но потеряли нас из виду, когда мы свернули на восток. Известно, что в районе Седльце имеются отдельные банды, которые всегда наготове. Они наверняка будут ждать нас. Но мы не пойдем в этот район. Там действует другой пехотный полк.

На другой день нас каким-то образом нашел старшина батареи. Во время короткого отдыха мы услышали знакомый голос:

— Я получил разрешение у командира дивизиона.

— Зачем пришел? — спросил его Хомич.

— А что, я должен сидеть в казарме и думать, что вас пехота обкрадывает и морит голодом? Где командир батареи?

— Я здесь, — отозвался я.

— Докладываю о своем прибытии, гражданин подпоручник.

Что за черт? Шутит? Или…

— Я не подпоручник.

— Поздравляю с повышением. Я не случайно проделал эти несколько километров. Жратва жратвой, а повышение не может долго «лежать». Когда я узнал о вашем повышении, решил, что надо как можно быстрее сообщить.

Двигаться ночью очень утомительно: окрестностей не видно, все погружено в темноту. Не видно лиц солдат. Слышны одни голоса, глухие, сонные. Плохо идти ночью.

Несколько одиночных выстрелов разорвали тишину. Потом снова все стихло. Но ненадолго. Захлебываясь, как бы в страхе, затрещали очереди. Белая ракета взвилась в черное небо и, медленно опускаясь, осветила поле, кусты и дорогу. Колонна остановилась. Слышно было, как фыркают лошади. Ездовые стояли спокойно, не волновались, обращались к ним ласково. Через полчаса люди змейкой двинулись вперед.

Рассвет застал нас в большом селении, разбросанном среди перелесков. Деревянные домики как бы прятались в густой зелени. От широкой песчаной дороги в стороны разбегались полевые тропинки. Они вели к одиноко стоявшим постройкам. Среди высоких деревьев, взметнув ввысь свою остроконечную башню, стоял небольшой костел. Рядом находилось кладбище. Деревня была богатая. Об этом говорили добротные дома, строения для скота, сараи. С западной стороны вплотную подходил лес.

Отдохнуть не пришлось. Не успели мы расставить посты, как прилетел связной самолет. Он сбросил какой-то мешок. Через пять минут был дан приказ снять посты. Полк вновь выходил на марш. Все думали об одном: как долго мы будем ходить по этим лесам? Когда кончится этот поход?

Перед полуднем мы вышли из леса. Рядом со мной шел Хомич. Я смотрел в его покрасневшие от недосыпания глаза. От пыли у него воспалилась роговица.

— О чем думаешь? — спросил я.

Не оборачиваясь, он как-то неестественно улыбнулся. Я видел его грязный нос, запыленный автомат, уставшие ноги.

— Пора кончать с этим хождением. Гоняемся за собственной тенью. Сколько еще будем ходить? Несколько негодяев прячутся в лесу, а нас сотни, и мы никак не можем справиться с ними. Здесь что-то не так.

— Говори яснее. Что хочешь сказать?

— Надоело мне это хождение, ей-богу. Завидую тем, кто готовится к демобилизации. Им хорошо, уйдут из армии, получат землю и будут работать. Не то что мы.

— Тебе надоело в армии? — спросил я.

— Как бы это сказать… По правде говоря, да. Надоело.

— Ты вот сказал «здесь что-то не так». Что ты хотел этим сказать?

— Надо объявить им, чтобы прекратили борьбу с нами. Пусть сложат оружие и идут по своим хатам. Может, тогда придет спокойствие. Я так думаю.

— Хорошо думаешь, Хомич, — сказал Цыган.

Не успел я ответить, как раздался выстрел. Пуля пролетела над нашими головами. Пролетела высоко, но Цыган все-таки наклонил голову.

Колонна остановилась. Даже удивительно: один выстрел остановил колонну. Во время войны этого не было. Мы увидели двух всадников, которые неподалеку от нас промчались галопом в обратном направлении. Что они там увидели? Четверть часа назад мы проходили мимо поля, на котором работал крестьянин. Стояла повозка, на ней ребенок, вблизи стог сена. Неужели он?

— Ребята, садитесь, — сказал я громко.

Все дружно опустились на землю и стали растирать ноги. Курить не хотелось. Во рту было сухо. На зубах хрустел песок. Солнце пекло неумолимо. Хотелось спать. Покусывая стебелек травы, я смотрел на крестьянина с винтовкой, идущего рядом со всадником. Он был без шапки, босой, в клетчатой рубахе. Когда проходили мимо нас, Цыган бросил:

— Вот вам и бандит!

Крестьянин на секунду остановился. Глядя на нас, сказал:

— Это ведь не я стрелял.

— А оружие? — спросил Назарук.

— Дай посмотрю ствол винтовки и скажу, — предложил Владек.

— Нет времени, — возразил ему кавалерист.

— Один момент, и сразу все узнаем, — не успокаивался Владек, беря из рук крестьянина винтовку. Вынул затвор, минуту смотрел, потом лицо его исказилось в гримасе. — Десять дней ареста за плохое содержание оружия! — громко вынес он свой приговор.

Солдаты рассмеялись.

— Ствол заржавел вконец. Осадка от пороха не видно, — сказал Владек, протягивая винтовку кавалеристу.

— Командир все посмотрит.

— Панове, это ведь не я стрелял. Ей-богу, не я. Кто-то сзади.

— Не бойся, они тебя оправдают, — успокоил его Владек.

Крестьянин взял винтовку и пошел рядом с лошадью. Мы молчали.

— Ну хорошо, не он стрелял. Но кто же тогда выстрелил в нашу колонну? — спросил Владек.

— Садись и успокойся, — оборвал его Назарук. — Душу воротит от этой болтовни. Стрелял какой-то подлец, а этого малоземельного взяли. Тоже мне вояка. Только зачем он берет в поле ружье? Может, эта деревня находится в состоянии войны?

Тогда оружие прятали всюду: на чердаках, в домах, в сараях, даже в печках. Убийств не было, но зато были ограбления. Крестьянин мазал себе лицо сажей, брал винтовку и шел к соседу на краю деревни. Пугая, забирал поросенка. Потом, петляя, как заяц, добирался до своего дома. Через несколько дней этого поросенка у него отбирали другие. Между солдатами даже ходила поговорка: «Крестьянская взаимопомощь». Временами крестьяне шли в соседние деревни и там восполняли свое имущество. Иногда в таких случаях проливалась кровь.