Глеб Бобров - Я дрался в Новороссии![сборник]

Она вспомнила такие длинные очереди в прошлом, непременно кто-то бы ругался, был бы недоволен на стоящего впереди, и что-то выяснял. Сейчас же лишь редкие реплики нарушали тишину.

- Вы второй раз берете помощь? - спросила приветливая девушка, перед машиной с гуманитаркой

- Я да, - неизвестно почему она покраснела. Роль просительницы угнетала ее.- У меня соседка. Она на 9-м этаже живет. А света нет. Лифт не работает. Она спуститься не может. Вот я и пришла".

"Дурацкая привычка краснеть. Я же не делаю ничего плохого. Ну почему, почему я чувствую себя виноватой? Я хочу зарабатывать на еду, но где ее возьмешь эту работу. Сейчас все решат, что я обманываю".

Но девушка почему-то наоборот улыбнулась:

- Так вы два набора берите, если донесете. И спасибо, что помогаете и другим.

Ей стало неловко. Никогда не знала, как реагировать, когда ее хвалят.

-Я.. - начала было еще что-то говорить она

Девушка-волонтер ее перебила:

- Все наладится, - сказала она, мягко взяв ее за руку. - Мира вам!

Домой она шла как на крыльях. Ничто не согревает сильней, чем тепло человека. Никто не нуждается больше в тепле людском, чем те, кто в людях разочаровывается. А разочаровываться, к сожалению, в последнее время приходилось часто.

"Как же Клавдия Николаевна обрадуется. А ведь не хотела, чтобы я шла. Переживала, что это опасно. Кто знает, что сейчас безопасней выходить или сидеть в доме? Кто знает, будет ли стоять дом, когда ты вернешься, если все-таки решился выйти". Она решила, что думать об этом не стоит. Надеяться на лучшее, и делать, что нужно. Вот теперь, как хорошо получилось. Если экономно расходовать продукты, то недели на две им с Клавдией Николаевной хватит.

Клавдия Николаевна пенсионерка, вдова ветерана войны, тоже не уехала из Города. Дочь, в свое время очень удачно вышла замуж, и Клавдия Николаевна никогда не переживала за ее будущее. Две квартиры было у них только в Городе. После первой же бомбежки дочь покинула город. Правду сказать, они предложили взять с собой и мать, но для всех было очевидно, что пожилая женщина никуда не поедет. "Здесь я родилась, здесь вырастила детей, похоронила мужа, меня тоже похороните здесь". Особо настаивать дочь с зятем не решили. Перевести старушку жить в центр в более безопасный район в свою квартиру, тоже не сочли нужным. "Старческий запах необычайно въедается в вещи. Да и потом своя квартира - это своя", - слегка сморщив свой изящный носик, объясняла дочь свое решение соседке, которой вот уже несколько месяцев платили за минимальную помощь и уход за старушкой.

Она вздохнула, снова вспомнив этот разговор. Ее доводы, о том, что в центре хоть немного, но спокойней, дочь Клавдии Николаевны предпочитала пропускать мимо ушей и позже, когда город бомбили уже регулярно.

Почти такого же возраста, как и дочь Клавдии Николаевны, она чувствовала себя значительно старше этой шикарной женщины. Что ж, жизнь ее не была никогда особенно сладкой. После детского дома ей повезло встретить свою любовь. Он был принцем из сказки. Она не пошла учиться дальше, потому что он решил, что жена должна быть дома. И два года она радостно варила супы и борщи, встречая его с работы и оберегая его научную деятельность. Он был центром ее мироздания, ее вселенной. Сердце, недополучившее в свое время любви, ухватилось за него, как утопающий за мачту в бушующем море. Любовь переливалась через край, он был мужем, спасителем, кумиром. А потом она забеременела. Даже сейчас ей больно вспоминать ту свою радость. Целый день она была счастлива. Она была счастлива беззаветно. Вечером она поделилась своей радостью с мужем. А еще спустя два дня он отвез ее в клинику на аборт.

Он не был готов к детям, не сейчас. Сейчас ему будет мешать шум и гам в доме. И если она хочет остаться с ним, то он позвонит доктору и все решится.

Все решилось, но не так, как они думали тогда. В последний момент она поняла, что не сможет простить ни ему не себе этого поступка. И выбирая между двумя, выбрала более слабого, нуждающегося в защите, она выбрала жизнь своей маленькой дочурки.

Это был самый сложный выбор в ее жизни, но вместе с тем и самый правильный. Через каких-то знакомых недавно она узнала, что бывший муж стал профессором, живет заграницей. У него уже третья, в этот раз молодая жена. А вот детей у него так и не было.

Она же всю жизнь посвятила дочери. Сейчас дочь вышла замуж, жила в России и все время настоятельно звала ее к себе. Она (пока был еще свет и связь) радостным голосом врала в трубку, что все не так страшно. Когда взрывы усиливались, она выключала телефон, а потом говорила, что это просто плохая связь. Ехать к дочери, которая вышла замуж за хорошего человека, но далеко не миллионера, и пока все еще жила с родителями мужа, она не хотела. Никогда никому не хотела она быть обузой или помехой. А здесь хоть какая-то работа, но была. Глядишь, и им чем-то материально поможет. Так и жила, бедно, но честно шагая по жизни. Деньги лишними для нее никогда не были, вот и согласилась присматривать она за соседкой из соседнего подъезда с удовольствием.

Клавдия Николаевна сама выбрала ее себе в сиделки. Дочь предлагала найти кого-нибудь с мед. образованием. Но Клавдия Николаевна в первый день весны, и день первого митинга в их городе, увидела ее возвращавшуюся домой, с георгиевской ленточкой в петлице.

"У нас в соседнем подъезде женщина живет. С георгиевской ленточкой, и грустными глазами. Вот ее попросим." Дочь хмыкнула на такую прихоть. Но в этот раз почему-то пошла на уступки.

И за это непродолжительное время женщины очень сдружились.

Найти георгиевскую ленточку в марте в городе было не просто. Ей повезло, с первого же митинга она принесла с собой кусочек этой ленты. Совсем маленький 6 см. максимум. И эти 6 см. оранжево-черной ткани соединили судьбы женщин.

Она вспоминала весну. Тот патриотический подъем. Она в такое и не верила. Ее русская душа пела под зданием администрации вместе со всеми "Русский марш", песню, которая звучала там постоянно. Недавно она снова услышала эту песню, но теперь слова почему-то отозвались в душе болью. "Неужели я не права, неужели нет уже той России, где "русские плюют на власть Америк и Европ" или все-таки есть?".

Как же пьянил тогда весенний воздух - воздух перемен. Но, что правду таить, никто не ждал, что перемены будут такими, что столько людей погибнет, не дожив до них, что она сейчас будет идти с гуманитарной помощью под звуки снарядов, тихонько напевая под нос песню Бичевской.

Она выкладывала пакеты с крупами и консервы на стол Клавдии Николаевны. И ее взгляд снова упал на георгиевскую ленточку. Эту она уже принесла с площади 9-го Мая. Какой же это был день в этом году.

Это было до референдума. И власть в городе еще не принадлежала полностью ополчению. Поэтому, когда в столице запретили георгиевские ленты, они почему-то стали внезапно символом сепаратизма, власть их Города тоже официально их запретила. После страшной трагедии 2-го мая в одном прибрежном городе, и перестрелки ровно накануне в другом, тоже прибрежном, люди боялись выходить даже из дома. Все ждали каких-то провокаций. В тот день она первый раз увидела улицы Города такими, какими уже привыкла видеть сейчас - мертвыми. Улицами без людей. Она ехала на площадь в полупустой маршрутке. В обычные праздничные дни, на всех остановках стояли толпы людей, лавочки были заняты веселыми компаниями, сейчас же улицы были пустынны, и даже дорогу можно было переходить в любом месте без светофора. На душе стало тоскливо. 9 Мая всегда был святым праздником для нее. Не ради отделения она пошла на первый же митинг, не ради лучшей жизни, а ради того, чтобы то, что для нее свято, не было попрано. Чтобы Подвиг отцов и дедов, победивших фашизм, не был забыт. А все шло именно к этому.