Глеб Бобров - Я дрался в Новороссии![сборник]

И даже тот факт, что в Столице в этом году на Праздник денег решили не выделять, а вот позже летом, в разгар братоубийственной войны провели парад в День Независимости, тоже говорил о многом. Вот люди и выступили против. Против такого правительства, которое хотело изменить память об их истории, навязать им новых героев, против такой власти, которая, по правде сказать, не была даже вполне законной.

Против всего этого она в знак протеста, как и в знак памяти, приколола к своему пальто георгиевскую ленточку, идя пустыми улицами города. Вместо обычного радостного настроения было грустно и, если уж честно, немного страшно. Накануне люди говорили о чем угодно, и о возможных снайперах, и о каких-то взрывах, чтобы запугать их, раздавить, как в том Прибрежном городе.

А затем, еще издали она услышала военные песни, знакомые каждому с детства, а подойдя ближе, увидела огромную толпу людей. От эмоций слезы подступили к глазам. Большинство жителей побоялись выйти в этот день из дома. Но тысячи людей пришли. Пришли, несмотря на страх, несмотря на то, что, так же как и сидящие дома, боялись провокаций и возможных смертей. Они пришли почтить память дедов, почтить память их великого Подвига. И все эти тысячи, стоящие на площади и вокруг, прямо на центральной улице, они были для нее героями. Лица полные радости. И на груди практически каждого горел знак борьбы не только сороковых годов, но и этой, новой войны. Их оранжево-черный протест против запретов.

Тогда она принесла ленточку и Клавдии Николаевне. Дочь неоднократно хотела спрятать ее с глаз. "Время такое, вдруг кто-то в квартиру вломится. Еще и убьют из-за этой ленты, как сепаратистку". Но пожилая женщина с завидным постоянством находила ее и устраивала на самое видное место рядом с портретом мужа-фронтовика.

-Стыдно должно быть. Их мы еще не боялись. Твой отец бы этого не одобрил.

-Мама, но время же сейчас какое.

-А тогда, что было легкое что ли?

Переубедить старушку в чем-то было невозможно. Она сама не раз сталкивалась с ее упрямством. Ей давно уже не платили за уход за старой женщиной. Даже если бы и захотели - деньги перевести было невозможно, банки в Городе не работали. Продуктов становилось мало. На последние деньги она предлагала отвезти Клавдию Николаевну к дочери.

Но старушка была непреклонной: "Здесь я родилась, здесь умру".

В бомбоубежище она тоже отказывалась спускаться, пока еще лифт работал, и это было вообще возможно. Сейчас же, без электричества, многие пенсионеры и инвалиды оказывались заложниками бетонных коробок, где-то высоко над землей. И в случае бомбежки им оставалось только надеяться и молиться.

- Снова бахкают.

-Да, и не думают прекращать, - ровным тоном без эмоций сказала она, выкладывая продукты. Что толку вздрагивать от каждого взрыва. Все равно ведь не знаешь, когда прилетит к тебе.

- У меня там картошка еще оставалась, сейчас схожу к себе и будем готовить ужин.

Окна ее квартиры выходили на противоположную сторону улицы. Она была уже в своей квартире, когда снаряды упали где-то рядом. Оглушительный шум, дрожащие стены, лопающиеся и вылетающие стекла. В первые секунды, подстегиваемая инстинктом самосохранения, она упала на пол. Но лишь только смогла прийти в себя, вскочила на ноги. Снаряд прилетел с противоположной стороны, а это значит...

Она летела на 9-й этаж, не чувствуя ни дыхания, ни ног. Страх за себя сменился страхом за другого - за человека, более слабого и беспомощного, а значит такого, которому она должна, просто обязана была помочь. "А что если не сумела?" - оборвалось где-то в груди.

Перелетая через ступеньки, она взлетела наверх. Дверь, которая должна была быть захлопнута, видимо открыло взрывной волной. Стекла в беспорядке разбросало по комнате, оконная рама погнулась, часть подоконника вывернуло, кругом пыль, обломки штукатурки, сломанные вещи, посеченные осколками стены....

-Клавдия Николаевна, - голос сорвался на истерический крик. - Клавдия Николаевна!

Вторую комнату упавший шкаф разделил пополам. Не видя, что за ним, она в отчаянии ринулась туда. Снова какие-то обломки и осколки, от не осевшей пыли было тяжело дышать.

-Ну что ж ты кричишь так? Тут я.

Она кинулась к посеченной осколками двери в кладовую. Слезы радости обожгли лицо, когда она увидела, что старушка практически не пострадала.

-Слава Богу, вы были здесь! Я боялась, что вы не успели спрятаться! Я подумала.... Как Вы? - она плакала, но это уже были слезы облегчения.

- Ногу вот подвернула только, встать не могу. Ну чего ж ты ревешь, дурочка?- Клавдия Николаевна гладила уставшей рукой голову обнимающей ее женщины. - Никуда я не пряталась. Это ты со своими крупами мне жизнь спасла. Только я зашла их в кладовке оставить, тут и рвануло. Да так удачно, что дверь сама и закрылась. И что бы я без тебя делала?

- Я думала, я боялась... - . Помогая подняться старушке, она с ужасом снова оглядела квартиру - У вас ведь теперь ничего не осталось.

- Глупости, дочка. У меня осталась главное. У меня есть надежда. Спасибо тебе, Наденька!

Андрей Кокоулин

Украинские хроники. Ян

рассказ

Когда на окраине поселка заухало, заворчало, и под домом заворочалась земля, вызывая противное дребезжание стекол, Ян сразу понял, что это.

Это - война.

Бросив рисовать, он побежал на кухню.

- Баб Надя, это война?

- Война, внучок.

Баба Надя доставала из ящика стола свечи и спички и торопливо увязывала их в сложенный узелком платок. Седой пук волос у нее на затылке дергался будто в припадке.

Бумкнуло где-то рядом, наверное, за магазином, потому что пыхнувший вверх черный дым над магазинной крышей стал виден из их окна. Что-то разбилось в комнате.

- Янчик, ты собирайся, - сказала баба Надя, подставляя под кран пластиковую бутыль. - Бери все нужное, и пойдем.

Лицо у нее было белое и тряслось.

Струйка воды текла еле-еле, и бутыль наполнялась медленно.

- Это фашисты? - спросил Ян.

- Они самые.

За окном свистнуло, как Васька Сумский, когда чему-то удивлялся - фиу-у-у. Дом дрогнул, принимая на себя осколки и куски асфальта. Ян подумал, что дом ранен.

Баба Надя охнула.

- Быстрей, Янчик! Чтоб они здохли!

Ян побежал в свою комнатку. Под сандалетами захрустело стекло, ветер теребил и раскачивал тюлевые занавески.

Ян схватил альбом, шариковую ручку и фломастеры.

- Давай, Янчик!

Янова ладошка нашла теплую бабкину ладонь, и они выскочили на лестничную площадку, а затем по ступенькам устремились вниз. Дверь в квартиру так и осталась открытой.

Чтобы попасть в подвал надо было обежать дом с торца. Всюду лежали ветки. Впереди какой-то мальчишка, постарше Яна, несся через дорогу. Наверное, спешил в свое бомбоубежище, где семья.