Роберт Рэдклиф - Разрушители плотин (в сокращении)

— Вас пришли проводить, понятное дело! Как это — мы и упустим возможность надраться?

— Рановато начали, парни, — ухмыльнулся Макдауэл. — Ну ладно, мы вам прощаем. Итак, первая остановка — вокзальный буфет.

Как выяснилось, до этого Херб и Билли напропалую гуляли в Ливерпуле, дожидаясь транспорта обратно в Канаду.

— Нам сказали, может, придется ждать пару недель, — пояснил Билли. — Так мы как услышали от Дядьки, что ты собрался в Глазго, сразу выцыганили увольнительную на два дня.

— А потом связались с Гарвеем, — добавил Херб. Гарвей тоже маялся в ожидании возвращения в Новую Зеландию, где ему предстояла новая жизнь инструктора по стрелковому делу.

— Ты небось радуешься, Киви, — сказал Питер. — Наконец-то домой.

— А то. — Киви уставился в стакан. — Жду не дождусь.

— Можешь подать рапорт о переводе во флот. — Питер не мог отделаться от впечатления, что его экипаж какой-то невеселый.

— Может, и попробую.

— Ну а ты, Херб? Домой, в Канаду! Небось считаешь деньки?

— Угу, — подтвердил Херб. — Считаю. Хотя…

— Хотя — что?

Взгляды их встретились, оба были не в состоянии высказать несказуемое. Слова за них нашел Дядька:

— На их взгляд, что-то тут не так, парень.

— И верно! — яростно выпалил Билли. — Мы сюда приехали сделать дело. Оно пока не сделано, а нас отсылают домой. Получается… мы его бросили.

— Вот именно, бросили!

Питер кивнул. Он чувствовал то же самое. А несколько раньше Дядька высказал ему то же самое:

— Мне теперь некуда податься, приятель, — сказал он грустно. — Летать больше не придется, Мэри нет…

Питер посмотрел на друзей.

— Оказывается, у меня есть дочь. Я только что об этом узнал.

Они недоверчиво переглянулись.

— Чего?

— Было дело, давно. С одной девушкой. Мы росли вместе.

— А, это та, имя которой ты все бормотал? — Киви подался вперед. — Ну, в ту ночь, на шлюпке. Как ее, Бесс?

— Тесс. Мы наконец снова встретились. А меня теперь переводят в Лоссимут.

— Как всегда. — Повисло молчание, все задумались.

В конце концов Дядька поднял стакан.

— Чем тут киснуть и дуться, давайте-ка выпьем за нашу удачу. Мы ведь уцелели, верно? Мы живы в отличие от тысяч других. Это настоящее чудо, так что мы должны благодарить судьбу.

— Верно!

— За удачу!

— За любимых!

Настроение поднялось, пиво текло рекой, разразилась шумная пирушка. Через некоторое время Питер снова погрузился в блаженное опьянение.

Потом он вспомнил — скоро его поезд.

— Господи, который там час?

Дядька глянул на часы.

— Пора!

Они помчались по залитым дождем улицам и вернулись на вокзал за несколько минут до отправления. Из громкоговорителей неслось объявление о начале посадки, а Дядька с остальными на руках тащили Питера на платформу.

Там дожидались двое агентов военной полиции.

— Упс, — сказал Билли.

— Так, — хмуро начал один из полицейских, — что это тут у нас такое?

— Похоже, опять летчики безобразничают, — сказал второй.

Дядька, покачиваясь, шагнул вперед.

— Вы уж нас извините, джентльмены. Расслабились маленько.

— Гм… мой поезд… — пробормотал Питер.

— А вы не спешите, сэр. — Первый полицейский достал блокнот. — Так, и который из вас, нарушителей порядка, Лайтфут?

Питер замер.

— Прошу прощения?

— Вы мало что англичанин, так еще и глухой? Я же четко сказал: Лайт-фут. Старший лейтенант авиации Питер Лайтфут.

— Ну, это я. Только мой поезд…

— А не нужен вам никакой поезд. Вот, распишитесь.

Питер расписался, полицейский вручил ему конверт. Питер вскрыл и начал читать — остальные сгрудились вокруг.

— Вот это да!

— Прямо не верится.

— Ого! А меня возьмешь?

— Там написано — только Лайтфут. Что бы это значило, Питер?

Питер лишился дара речи. Колени у него медленно подогнулись, он опустился на землю и в изумлении уставился на телеграмму:

СРОЧНО СТАР ЛЕТ П Д ЛАЙТФУТУ ТЧК НЕМЕДЛЕННО ЯВИТЬСЯ БАЗУ ВВС СКЭМПТОН ЛИНК В РАСПОРЯЖ Г П ГИБСОНА 617 ЭСКАДРИЛЬЯ ТЧК ПОДПИСЬ ВИЦЕ МАРШАЛ АВИАЦИИ Р А КОХРЕЙН КОМАНД 5 ГРУППОЙ ВВС БОМБАРДИРОВОЧНОГО КОМАНДОВАНИЯ КОНЕЦ

Квентин поднял лицо от бортового нужника — глаза щипало от залитых туда химикатов. Отчаянно выругался про себя — он налетал свыше двухсот часов, и его еще ни разу не мутило в полете, при любой тряске, в любых самых тяжелых передрягах. До сегодняшнего дня. «Ланкастер», скользивший, точно корабль-призрак при свете дня, казался нереально пустым. Через секунду Квентин снова скорчился над нужником. И в этот момент понял, что страдает не от воздушной болезни. А от страха.

А поначалу казалось — как здорово будет полетать.

— Я бы хотел слетать с вами на тренировку, — сказал он Питеру Лайтфуту, который был у него в долгах как в шелках за то, что именно Квентин рекомендовал его и его экипаж в новую 617-ю эскадрилью. — Погляжу, чем вы там целыми днями занимаетесь.

Уитворту эта мысль тоже пришлась по душе. Замечательная возможность оценить, хорошо ли Гибсон организовал тренировочные полеты, сказал он. Ни тому ни другому Квентин не обмолвился, почему на самом деле рвался в полет. Хотел проверить — выдержат ли нервы.

Теперь он знал ответ на свой вопрос. Тяжело подняв голову от нужника, он обнаружил, что рядом открылась дверь хвостовой башни.

— Не очень вы свежо выглядите, капитан. — Херб Гуттенберг протянул ему пакетик. — Леденчики.

— Спасибо. — Квентин взял конфету. — А вас, бывает, тошнит, сержант?

— Бывало. В первом цикле. Потом прошло.

Квентин встал на нетвердые ноги. В первом цикле, подумал он. Этот канадец отлетал два полных оперативных цикла. Добровольно. А теперь подписался на это сумасшедшее задание, даже не зная, о чем конкретно идет речь. Просто удивительно. Квентин благодарно махнул ему рукой и побрел обратно.

Собственно, все экипажи 617-й эскадрильи удивительные, подумал он. На земле — сплошные попойки, потасовки, дурачества, но стоит им сесть в самолет, и они волшебным образом превращаются в нечто невообразимое. В изумительный семигранный механизм, созданный с одной целью — сеять панику в рядах врага.

Он обогнул пустую верхнюю башню и продвинулся вперед, к первому препятствию на своем пути: к метровой ступени, которая вела на крышку десятиметрового бомболюка. Преодолев ее, он двинулся дальше, теперь согнувшись пополам, пока не наткнулся на еще более внушительную преграду. То был центральный лонжерон, кессонированная балка, к которой крепились огромные крылья «ланкастера». Шум и вибрация тут были непередаваемые — корпус самолета сотрясали четыре ревущих двигателя «мерлин». Квентин мысленно отключился от грохота и пополз дальше, в переднюю часть фюзеляжа, согнувшись почти пополам, чтобы протиснуться между лонжероном и крышей. На полдороге он потерял равновесие, его подхватила чья-то рука.