Роберт Рэдклиф - Разрушители плотин (в сокращении)

После этого я наконец-то лег в госпиталь, где занялись моим лицом. Процесс оказался долгим, мучительным, болезненным. Нет надобности описывать его в подробностях, скажу только, что Арчи сделал мне с помощью мигрирующего лоскута новый нос, а еще провел несколько операций по реконструкции губ и щек. Кроме того, он привел в порядок мою культю, подготовив ее к протезированию. Всего я провел в госпитале около двух месяцев. Хлоя была ангелом — без нее я бы все это не вынес. Мы сняли ей комнату в соседнем пансионе, и она каждый день являлась ко мне, источая бодрость и хорошее настроение, ну чистая Флоренс Найтингейл. Только красивее.

В госпитале я написал историю операции «Честайз»; до меня доходили новости о 617-й эскадрилье. Судя по всему, они в одночасье стали этаким бриллиантом короны, символом национального единства, столь ценным, что его нужно всячески оберегать. Соответственно в бой их больше не отправляли, расформировать тоже не могли. Бомбардировочное командование тянуло время, раздумывая, что с ними делать дальше. Сначала всех отправили в отпуска, потом, по возвращении, стали досылать новые экипажи, которые нуждались в переподготовке — так что возобновились тренировочные полеты. Полеты на малой высоте, полеты по приборам, горизонтальный полет над водохранилищами с помощью прожекторов и с прицелом Данна — примерно та же программа, что и раньше. Однако без конкретной задачи все это выглядело бесцельным. Как всегда, по эскадрилье гуляли слухи о новых атаках на плотины в Италии, на каналы в Нидерландах или ангары подлодок в Атлантике, но ничего не происходило.

Шли недели, подготовка продолжалась, экипажей становилось все больше, прибыли новые самолеты, но — никаких новых заданий. Скука провоцировала на потасовки. Хуже того, в Пятой группе начали подшучивать над 617-й эскадрильей — ведь остальные что ни день бомбили Германию. Их прозвали «чудом одной ночи», что их страшно злило. А еще — «кабинетными героями».

Наконец в июле — боевое задание. Эскадрилья возбужденно загудела, а потом они с негодованием выяснили, что великой 617-й поручено сбросить над Италией листовки, призывавшие деморализованных итальянцев к сдаче.

— Я ребят прекрасно понимаю, — ворчал Большой Джо Маккарти. — Нас превратили в газетчиков.

Через несколько дней — двойной удар. Подполковника авиации Гая Пенроуза Гибсона, кавалера креста Виктории, ордена «За выдающиеся заслуги» и креста «За выдающиеся заслуги», отстранили от полетов. А кроме того — от командования 617-й эскадрильей.

— Ты сделал все, что в человеческих силах, — сказал ему Кохрейн. — Пора тебе на заслуженный отдых.

Это было официальное объяснение. В кулуарах же говорили: Верховное командование считает, что Гибсон — слишком видная фигура, нельзя им рисковать. Уинстону Черчиллю предстоял важный визит в США, Гибсон поедет с ним, а потом получит продолжительный отпуск. Сам Гибсон был в отчаянии. Небо было его судьбой, и другой жизни он не знал. Он со школьной скамьи пришел в авиацию и отдал ей все без остатка. А теперь, после 173 боевых вылетов, ему приказали сложить крылья.

Однажды в середине дня я сидел в госпитале, просматривая свои записи, и вдруг раздался неожиданный телефонный звонок. Я уже шел на поправку и, говоря по правде, только и мечтал смыться оттуда и наконец нормально зажить с Хлоей. Я шел по коридору в приемную, и новый нос вроде как застил мне обзор, хотя Макиндо клятвенно уверял, что это лучшее его произведение, а Хлоя сказала, что я стал очень похож на Стюарта Грейнджера. Я взял трубку.

— Кредо? — осведомился знакомый голос. — Это Арнот.

— Здравствуйте, Фрэнк, — ответил я настороженно. — Чем могу быть полезен?

— Одним — забудешь навеки, что у нас состоялся этот разговор.

Опять тайны мадридского двора.

— Хорошо, Фрэнк, — вздохнул я. — Так в чем дело?

— В службе РТР ВВС в Чиксэндзе приняли сообщение. Из Бельгии.

РТР. Радиотехническая разведка. Итак, получена радиограмма.

— Понятно. Что за радиограмма?

— Расшифровка еженедельного доклада руководителя одного из отрядов бельгийского Сопротивления. Ничего особенного — последние новости, сводка погоды, список необходимого матобеспечения, все такое. А в конце — запрос о поручительстве.

— Чего? Фрэнк, я вас прошу, говорите по-человечески!

— Другими словами — можем ли мы поручиться за одного человека, с которым он вступил в контакт. Ну, у них принято просить поручительства за другого руководителя, или слишком любопытного соседа, или сбежавшего военнопленного.

Волосы у меня на загривке встали дыбом.

— Так за кого поручиться?

— За твоего приятеля. Некоего лейтенанта авиации Лайтфута.

— Господи! За Питера? Неужели?

— Выходит, он жив. И в тылу врага. Вернее, был там, когда пришла радиограмма. А тому, похоже, уже несколько недель. Но я подумал — надо бы тебе сообщить. Ради женушки Мюррея и все такое.

— А, да, да, Фрэнк, спасибо огромное. И от нее тоже.

— Не за что. Мы тут тоже не полные подонки.

Я как в тумане побрел обратно в палату. Чуть позже пришла Хлоя, мы обсудили замечательную новость и что из нее вытекало. Первое — у меня появился долгожданный повод сбежать из госпиталя.

— Мы скажем все Тесс при встрече, — решил я. — Бексли отсюда недалеко. Завтра и поедем на «Эм-Джи». То-то она обрадуется!

Хлоя согласилась, мы начали собираться. Но это, на удивление, было еще не все. На следующий день я сложил свои вещи, распрощался с Арчи и его подопытными свинками и сидел в палате, не без волнения дожидаясь Хлою. Проведя столько времени на больничной койке, я покидал ее со смешанными чувствами. Это напоминало захватывающий и жутковатый прыжок в неизвестность.

— Капитан Кредо? — осведомился голос с австралийским акцентом. Я поднял глаза и увидел крепкого юношу с вьющимися волосами, который смущенно топтался поблизости. На нем была форма сержанта ВВС с литерой «Б» — бомбардир — на погонах. Я вгляделся — он похудел и стал на вид старше, — потом признал его.

— Гарвей! Киви Гарвей! Господи, как я рад тебя видеть!

— А я — вас, сэр. Вижу, у вас новый нос.

— А ты удрал от немцев, проныра. Как тебе это удалось?

Как выяснилось по дороге в Бексли — он удрал по морю. Молодой новозеландец до войны работал портовым грузчиком и теперь вернулся к корням — пробрался на борт судна.

«Эм-Джи» преодолевал милю за милей, а рассказ Киви обретал форму — мы узнали много нового о судьбе «Вики» и его экипажа.

Выпрыгнув из горящего самолета, Киви Гарвей отыскал Бимсона и Гуттенберга, однако Питера нигде не было.

— Я уверен: когда мы его выбросили, он был жив, — волнуясь, говорил Киви.

— Жив, — успокоил его я.

Что же до Чоки, Джейми и Дядьки, надежды практически не было — из подбитого бомбардировщика не вылетело больше ни одного парашюта, а сам он упал на поле в нескольких милях. Херб при приземлении повредил ногу и сам идти не мог. Билли и Киви, как могли, помогали ему, но продвигались они медленно и мучительно; забрезжил рассвет, они обсудили положение.