Александр Андреев - Ясные дали

— Что же вы молчите? Как живете в столице?

— В столице, как везде: работа да учеба, в этом и вся жизнь.

Сергей Петрович прищурился пытливо:

— И никаких порывов, никаких тревог?

Никита откинулся на спинку дивана, покосился на меня, на Саню и засмеялся; но глаза не смеялись, в глубине их таилась печаль, сожаление и усталость.

— Какие там порывы, Сергей Петрович! Так, мелочь…

— Будто бы…

Постучав, вошла официантка в белом фартучке и белой кружевной наколке. На подносе, среди чашек и тарелочек, высилась бутылка вина, накрытая белой салфеткой. Все это она быстро и бесшумно расставила на столе и удалилась.

— Пододвигайтесь прямо с креслами, погреемся, — пригласил Сергей Петрович, разлил по рюмочкам коньяк, отечески оглядел нас и рассмеялся. — А ведь собрались! Ну, со встречей!

Никита одним взмахом опрокинул рюмку в рот; Саня отхлебывал маленькими глотками и не морщился; я постеснялся пить при Сергее Петровиче и, пригубив, поставил рюмку.

— Твой рост, Никита, прямой, он просматривается со всех сторон. Да и газеты кое-что сообщают о тебе. Как же, читал, читал… Правда, не знаю твоих личных дел. Но, может быть, их и необязательно знать мне…

Никита покраснел и промолвил невнятно:

— Какие там дела… — Он опять полез за папиросой, но не закурил, помял ее в пальцах и положил перед собой, одним концом на край блюдца. Сергей Петрович повернулся к Кочевому:

— И Саня мне ясен: идет себе своей дорогой — музыкальное училище, консерватория… Мир звуков… Письма поступают регулярно. А вот Ракитин… — Сергей Петрович, морщась, потер ладонью лоб. — Как был ты для меня непонятным, Дима, так и остался.

Слова эти и обида вдавили меня глубже в кресло. Опять непонятен, хоть наизнанку вывернись! Что он от меня еще хочет?

— Вы меня просто не любите, — промолвил я, и нижняя губа у меня задрожала; я прикусил ее.

Сергей Петрович удивленно вскинул голову, точно нас тут было много и он хотел получше разглядеть, кто это сказал.

— Не люблю, говоришь? — переспросил он тихо и с грустью. — Ты ошибаешься, Дима. Здоровых детей в семье любят меньше.

Я резко повернулся к нему: что он хочет этим сказать? В семье не без урода, а урод, выходит, я? Сергей Петрович, хмурясь, кивнул мне:

— Ну, ну, не сердись… Я ведь целый вечер голову ломал, когда получил от тебя письмо: никак не ожидал, что ты сделаешь такой крутой поворот.

— Мы и сами не ждали от него этакой прыти. — Никита неловко, двумя пальцами извлек со дна тарелки облюбованное пирожное.

— Может быть, я с самого детства об этом мечтал, да стеснялся признаться, — проворчал я, наклоняясь над чашкой чая.

— Я тебя не осуждаю, Дима, — быстро отозвался Сергей Петрович; он держал блюдце по-старомодному, на пяти пальцах, и это к нему как-то не шло, опрощало его. — Ты волен делать все, что хочешь, лишь бы занятие твое не оскорбляло и не унижало тебя, твоего достоинства. Если хочешь знать, мне приятно, что в тебе открылись такие способности. Я только одно хочу сказать, выражаясь военным языком: захватил плацдарм — укрепляйся, накапливай силы, чтобы идти дальше.

— Тут он маху не дает, — ответил за меня Никита. — Скоро на экране смотреть будем. Да и в школе он не последний.

Саня рассеянно смотрел в окно. Отсюда хорошо был виден город, весь оплетенный огнями, темные громады зданий в розовых и оранжевых заплатах окон; огни то смыкались в круги на площадях, то растягивались в ниточки, пропадая во мгле улиц.

— Ты что примолк, Саня? — спросил Сергей Петрович.

— Он не может примириться с тем, что Дима пошел по той же линии, что и он — в искусство, — объяснил Никита с присущей ему откровенностью.

— Болтаешь ты всякую ерунду, — неохотно проговорил Саня, держа стакан чаю в обеих руках, точно грел о нега ладони. — Мне Митяй не соперник…

Но сомнения Сани, его намеки, недомолвки, неопределенные усмешечки только острее возбуждали во мне упрямство идти именно тем путем, какой я выбрал.

Никита нарушил наступившее молчание, переводя разговор на другую тему:

— Как там у нас на заводе, Сергей Петрович? Что нового?

— Дела на заводе идут… Расширяемся, обстраиваемся. А вас назад на завод не тянет? — Сергей Петрович спросил это тем же слегка насмешливым тоном, каким, бывало, спрашивал меня: «Назад в деревню не тянет?»

— Вернуться назад — значит, сдать позиции, отступить, — ответил я. — А вы учили нас не отступать. Вперед и вперед!..

— Что ж, девиз правильный. Только возвращение назад не всегда есть отступление.

Я промолчал, не соглашаясь с ним.

— Отца моего не видали? — поинтересовался Никита.

— Часто вижу, как же — он член парткома. По-прежнему стучит, кует. Он ведь точно из кремня высечен… Хотя недавно прихворнул немножко. Заходил я к ним перед отъездом. Навести, говорит, их, чижиков, — всех то есть.

— Кто из наших ребят остался на заводе?

— Почти все. Уехали только вы трое, Лена да еще Иван Маслов. Тот в деревню свою укатил, на Волгу. Отпустите, говорит, Сергей Петрович, сил моих нет жить здесь. Сейчас в колхозе работает. Пишет, что доволен, счастлив. Вас вспоминает в каждом письме… Фургонов у нас в знаменитостях ходит, стахановец, портрет его висит возле проходной на Доске почета. Но все такой же дикий, вспыльчивый, как и был. Его и зовут — Фургон с порохом. Слышал, жениться собирается… — Сергей Петрович налил в блюдце чай, поставил на пальцы. — А из вас никто еще не нашел подругу жизни? — Он тихо рассмеялся. — Как идет жизнь, ребята! Помнишь, Дима, какими вы были, когда я подобрал вас, тебя и Саню, на пароходе? Смешные деревенские мальчишки: один — ежик, другой чересчур любопытен… Разве мог я подумать, что стану с вами пить коньяк и разговаривать о любви! А вот пришлось…

Никита тоже усмехнулся, только принужденно, грустно.

— Все хорошие девушки достаются почему-то другим, а плохая вроде камня на шее — ко дну потянет. — Он вздохнул и сознался: — Мне теперь долго ходить в холостяках…

— Почему теперь?

Никита свел брови, жалея, что проговорился:

— Да так как-то…

Сергей Петрович не стал расспрашивать, поняв, что с ним произошло что-то неладное; он взглянул на меня:

— А у тебя, Дима, этот вопрос, вопрос сердца, тоже не решен?

Мне вспомнилась история Никиты с Тоней.

— А у кого он решен?

— У Сани, например.

— Пример нетипичный.

— Разве преданность своему чувству — нетипична? — спросил Сергей Петрович. — Нетипично, пожалуй, другое…

Кочевой встал и в беспокойстве начал ходить от окна к двери и обратно. Дубровин с любопытством взглянул на меня:

— С тобой учится Нина Сокол. Надеюсь, ты с ней знаком? Как у нее дела?

Мне казалось, что он знает все и обо мне, и о Нине, и о Тайнинской, и, конечно, осуждает меня: в глазах его я выгляжу мелким, ничтожным. Я нагнулся над чашкой — стыдно было взглянуть ему в лицо.