Александр Андреев - Ясные дали

Я понял, что он хотел. Держась руками за борт, я спрыгнул в воду, чтобы прощупать ногами дно. Вода была теплая, всплески хлопали по щекам, заливали уши. Перебирая руками по кромке борта, я обошел вокруг лодки; голова бакенщика нависла надо мной и спрашивала:

— Достал?

— Нет еще.

В одном месте ноги коснулись зыбучего песка, и я обрадованно известил об этом Митрошу.

В это время лодку рвануло вверх, край ее выскользнул из рук, и в одно мгновение течение отбросило меня в сторону. До меня донесся дикий, пронзительный визг Тоньки: «Митя!» Я закричал в ответ, но вода плеснула в лицо, и вместо крика получился захлебывающийся кашель. В блеске молнии на секунду мелькнула лодка, качнулись фигуры людей в ней, и все пропало во тьме, как в пропасти. Страх сковал тело. Ни ногой, ни рукой нельзя было двинуть, одежда увеличивала вес, а волны, ветер и дождь, кажется, усиливались, толчками швыряли из стороны в сторону, течение несло. Набухшие водой сандалии тянули книзу, точно камни. «Вот так тонут… — пронеслось в голове. — Закружит, затянет… Унесет и не найдут…» На какой-то миг я увидел вдруг мать: ласковая и добрая, стоит она на крыльце, освещенная утренним солнцем, и кормит цыплят кашей. Я опять закричал напрягаясь:

— Мама!

В шуме грозы я даже сам не расслышал своего голоса. Кричать бесполезно: никто не услышит, только попусту буду терять силы. Помощи ждать неоткуда, — кругом бурлящая вода, которая крутила меня, затягивая вниз, да темнота. Надо надеяться только на себя. И главное, не терять самообладания. Прежде всего надо сбросить сандалии, — дурак, прыгнул в воду прямо обутым! А они, как назло, присосались к ногам. Нырнув, я отодрал одну сандалию руками, потом, захлебываясь и кашляя, засунул под задник большой палец второй ноги и тоже кое-как сорвал. Стало намного легче.

Ветер дул встречь течению, и волны были высокие, острые, ломаные и злые. К ним невозможно было приноровиться. Они будто ждали, когда я вынырну, чтобы снова ударить меня по голове. «Надо экономить силы. Только бы суметь продержаться на поверхности, лучше в вертикальном положении, а течение прибьет к берегу», — думал я, вглядываясь в темноту. Но берега не видно, будто его и не было совсем. Прошло всего несколько минут, а мне казалось, что я болтаюсь тут всю ночь. Вода била по глазам и Мешала дышать.

Сверху, из темноты, судорожно ломаясь, стремительно упала молния, врезалась в воду неподалеку от меня; мне показалось, что она даже зашипела. В дрожащем свете ее берег в отдалении выглядел нагромождением каких-то скал; он несся куда-то в сторону, призрачный и манящий. «Доберусь до него. Доплыву!»

Я уже успел несколько освоиться с этой обстановкой. Страх прошел, и сил как будто прибавилось. Теперь у меня была уверенность, что спасусь. Какая-то коряга толкнула меня в бок острым корнем. Я ухватился было за нее, но она, тяжелая и намокшая, плыла под водой, и мне пришлось оттолкнуть ее. Начал потихоньку подгребать к берегу. Казалось, он был совсем рядом, но я все плыл и плыл, борясь с волнами, а берег все отдалялся, уходил в темноту. Начала одолевать усталость; пробовал лечь на спину и отдохнуть. Вдруг неожиданно совсем рядом прозвучал гудок парохода. Это было спасение! Но кричать — не услышат. «Надо зацепиться за борт баржи. Только бы не угодить под плицы — сомнет!..» Огни буксира, качаясь, проплыли мимо, и баржа лишь задела за плечо. Я не сумел за нее ухватиться. Меня несло течением…

Оставалась одна надежда: за селом выступал из воды продолговатый песчаный остров, поросший ивовым кустарником, — с одной стороны его огибала река, с другой он отделялся от берега протоком. В детстве мы пропадали на нем по целым дням. Только бы попасть на него — и я спасен… Но что-то долго нет этого острова. Уж не протащило ли меня мимо?.. Я уже перестал грести — не было сил; лишь бы удержаться на поверхности воды, которая била и швыряла меня из стороны в сторону. Гроза не унималась, вспышки молнии на секунду разрывали темноту, но она опять плотно смыкалась над головой и, мокрая, ветреная, вязкая, давила на меня тяжело и гнетуще. Я все чаще захлебывался, все труднее было откашливаться, я задыхался от усталости…

Но вот ноги коснулись дна. Едва выполз на песок — ноги остались в воде, — кинулся в него носом, закрыл глаза. Дождь сек затылок, стало холодно от ветра, но двинуться я не мог. В полузабытьи перед глазами встала избушка бакенщика… Что там с Тонькой, Никитой, Митрошей?.. Тонька, наверно, бегает по берегу, плачет, она ведь может кинуться за мной в реку… Я должен туда идти. Это необходимо. Сознание этой необходимости, воля заставили меня оторваться от песка. Я собрал последние силы, поднялся и, качаясь от ветра и усталости, побрел по левому краю острова, туда, где проток у́же.

Вскоре я наткнулся на иву — она всегда служила нам маяком, когда мы переплывали сюда. Я обнял ствол ее, будто повстречался со знакомым человеком. Очень хотелось есть, казалось, проглоти я кусочек хлеба, и сил бы мгновенно прибавилось.

У ног плескалась вода. Опять эта вода, опять этот ад! Я оттолкнулся от ивы и упал в воду, — если столько болтался на самой быстрине и не утонул, то уж эти несколько десятков метров преодолею. В воде было теплее. Меня опять закрутило и понесло, хотя течение здесь было медленнее. Уверенность не покидала меня…

Перебравшись на берег, я пошел, скользя, оступаясь и падая. Ноги и руки натыкались на что-то острое, боль отдавалась в спине.

Не помню, сколько я шел, еле передвигая ноги, только берег казался бесконечным. Кажется, я мог бы идти так до самого утра…

Обогнув кусты, я увидел, как впереди качнулся огонек, погас, вспыхнул и опять погас, — будто заблудился во тьме. Это Тонька шла по берегу с фонарем. Она с криком бросилась ко мне, обхватила мою шею, всхлипывая и бормоча что-то.

Она помогла мне добраться до избушки, — Никиты и Митроши там не было. Они искали меня на реке.

За ловлей рыбы, в ночном, в путешествиях по берегам Волги незаметно пролетело время. Ночное плавание по реке воспринималось уже как приятный факт биографии. Порезанная о камень нога заживала.

В первый день уборки мать разбудила нас сама.

— Ребятки, — позвала она, стоя у лестницы на сеновале, — просыпайтесь. В поле пора… — И через несколько минут, угощая нас молоком на дорогу, наказывала заботливо: — Вы уж старайтесь, работайте хорошо, чтобы не обижались на вас колхозники. Ну, с богом!..

Город слал в деревню технику, сложные уборочные машины. В теплые летние сумерки по улицам села, подобно пароходу по широкой реке, проплыл комбайн. Откинутый в сторону режущий аппарат его захватывал все пространство улицы. Гусеничный трактор неторопливо тянул комбайн. Победный рокот мотора, грохот металлических колес, нарушая тишину, далеко растекался по селу и как бы возвещал людям: «Иду на помощь, иду освободить вас от изнурительного физического труда!» И люди, высовываясь в окна или выйдя на крылечко, встречали и провожали машину обрадованным, благодарным взглядом. Ребятишки сопровождали комбайн до самого правления колхоза.