Сергей Никитин - Люди с оружием. Рассказы

— Вы что?! — сдержанно прохрипел капитан-лейтенант. — Это, это, это! — Лисогуб поочередно показал рукой на рынду, ветошь, отбросил носком ботинка листок. — Да это же!.. Убрать! Немедленно! И… пять нарядов вне очереди.

Юрочкин ничего не ответил; он, казалось, и не слышал, не понимал офицера. Медленно присев, горнист бережно поднял с палубы письмо и начал неторопливо, тщательно и аккуратно складывать его: сначала пополам, потом еще пополам и еще.

Капитан-лейтенант, расценив поведение матроса по-своему, побагровел.

— Де-мон-стра-ци-я, — раздельно и совсем тихо, почти спокойно проговорил он. — Отставить пять нарядов. Десять суток простого ареста.

Старпом оглянулся и заметив, что комдив двинулся к трапу корабля, махнул рукой, дернул дежурного за рукав и устремился к корме. Но капитан первого ранга Скворцов прошел мимо. Он начал осмотр с крайнего у стенки корабля. Когда до слуха Лисогуба донеслась издалека протяжная команда «Смир-рна-а!», он облегченно сдвинул фуражку на затылок, провел ребром ладони по вспотевшему лбу и поправил белый ромбик на кителе. «Пронесло пока», — подумал он, и все в нем поднялось вверх и встало на место. Старпом надвинул фуражку на лоб и заспешил на шкафут.

Командир корабля прошелся по юту, и у кормовой башни заметил Юрочкина и почтальона. Горнист стоял на том же самом месте и бессмысленно складывал и складывал листок в маленький квадратик. Капитана третьего ранга встревожил скорбный вид матроса. Он остановился и спросил:

— Что с вами, Юрочкин?

Горнист посмотрел на командира, чуть выпрямился, пошевелил губами, но ничего не мог сказать.

— Письмо он получил, товарищ командир. Мать умирает. Несчастный случай, — выдвинувшись вперед, доложил тихо почтальон.

Юрочкин протянул командиру плотный квадратик. Капитан третьего ранга осторожно развернул горячий листок, прочитал. Участливо притронувшись к руке матроса, командир промолвил, вздохнув:

— Тяжело… Крепись, Юрочкин… А сейчас собирайтесь. Поедете домой — десять суток отпуска даю вам. Поезжайте к матери, помогите. Может быть, все обойдется хорошо.

Юрочкин поднял голову.

— Спасибо, — протянул он сдавленно и, всхлипнув, побежал в кубрик.

Лисогуб снова появился на юте.

— Старший помощник, — окликнул его командир. — Матросу Юрочкину немедленно оформите отпускной билет на десять суток и сегодня же обеспечьте отъезд.

Капитан-лейтенант поперхнулся:

— Юрочкину?!

— Да. Мать у него при смерти. Надежды мало — перелом позвоночника и обеих ног.

Лисогуб плотно сжал побелевшие губы, дернул указательным пальцем воротник кителя, крутнул белый ромбик на груди так, что он оторвался и покатился по палубе, звеня и подпрыгивая.

— Срам и безобразие, — промолвил он виновато, пристально глядя на белый ромбик.

Дорога! Я люблю дорогу. Движение радует меня. Едешь, идешь ли в дальние села, — всегда чувствуешь тревожную радость новых встреч с новыми людьми, с жизнью. Получая очередное задание редакции, я никогда не думаю, как удобнее попасть в намеченный пункт. Я не беспокоюсь заранее о транспорте. Я выхожу на дорогу. И вот уже, прижимаясь к борту тряского кузова попутного грузовика, прислушиваюсь к музыке движения. Стучит, свистит — еду. Я подлаживаюсь песней под неравномерный ритм движения: «По морям, по волнам, нынче здесь — завтра там… Эх!..».

Серая лента дороги взбегает на дальний холм, устремляясь в небосклон. Грузовик упруго приседает на ухабах, натруженно урчит, взбираясь на подъем, — рвется, рвется вперед. И плывут мимо холмы — буро-зеленые волны. И точно гребни их — подвижные серые пятна — отары овец. А впереди колышутся, шушукаются изумрудные разливы пшеницы.

Я пою и смотрю вперед. Глубокая прозрачная алтайская даль спешит навстречу мне. В грудь толкается рассеченный воздух, из-под колес вырывается дорога — еду!

В дороге всегда случается много происшествий, интересных встреч. Неинтересных встреч не бывает.

Сегодня утром вышел на большак. Вокруг ни души. Тихо. Легкий ветерок перебирает листочки кустарников, нежит придорожные травы, перекатывает белые гребешки пыли по дороге, гонит упругие зеленые волны по полям.

Уже рассвело, но солнца не видно. Легкие облака стоят неподвижно в сине-голубом небе. И все вокруг кажется голубовато-синим, точно прикрытым зеркальным стеклом: поля, холмы, купы дальних рощ.

Мне ехать по большаку десять километров, а потом вправо по проселочной дороге до Назаровки.

Вглядываюсь вдаль: дорога пустынна. Закуривая, слышу за спиной чьи-то торопливые шаги. С радостью оглядываюсь. Так и есть: попутчик. В руках у него две большие связки книг, под мышками — свертки. Парень — в черном матросском бушлате, на голове шляпа, соломенная, с серым бантиком сбоку. Лицо загорелое, обветренное. Неужели моряк? Сердце мое радостно забилось. Прошло немало времени, как я демобилизовался из флота, но до сих пор, лишь только увижу флотскую форму, вспоминаю о морских просторах, о трудных походах, о крепком, бодром, веселом родном экипаже.

— Балтийский привет! — взволнованно приветствую я незнакомца и жду ответа.

— Океанский привет! — кричит парень.

— Значит, тихоокеанец?!

— Так точно! «И на Тихом океане свой закончили поход».

Парень подошел, дружески улыбнулся, опустил на дорогу книги.

— Моряк? — спросил он.

— Старший лейтенант, бывший командир четвертой боевой части эскадренного миноносца! — с комической важностью отрапортовал я.

Парень вытянулся, отчеканил:

— Есть! Старшина второй статьи Крабов, комендор крейсера.

Мы крепко пожали друг другу руки.

— Какая волна забросила вас на сей малонаселенный остров? — спросил я шутливо и широким жестом обвел вокруг.

— Комсомольская волна. После демобилизации закончил институт и двинул сюда… на целину. Здесь, как в море, — простор! Есть где развернуться. И главное — люди здесь замечательные. Лучших из лучших послали сюда — так я понимаю. И горжусь.

— Поживем — увидим. Я тоже после флота доучился в литературном институте и… вот. Поработаем!

— Да-а, — Крабов посмотрел вдаль, прищурился, — Здесь есть работенка для рук и для души. Хватит на всех. Значит, вы из редакции?

— Так точно, собственный и неподкупный корреспондент.

— А сейчас куда едете?

— Пока иду, но думаю ехать до Назаровки.

— Логично. Назаровка от нас вправо. Я знаю. — Он улыбнулся каким-то своим хорошим мыслям. — А мы с Леной первыми сюда приехали…

— С какой Леной?

— Ах, да вы же не знаете. Лена — это моя жена.

Крабов степенно одернул полы бушлата, как бы подчеркивая этим сказанное.

— Вы учитель? — спросил я, оглядывая книги.