Сергей Никитин - Люди с оружием. Рассказы

— Так точно.

— Проверьте. Мямлей заменить. Зайдет, а тот ни доложить, ни ответить толком не может. Двигает ртом, как рыба на сковородке. Срам и безобразие!

Старпом поднялся, крутнул белый ромбик на кителе и заспешил куда-то по палубе, упираясь раздвинутыми ногами в минные дорожки.

Лисогуб с тревогой и надеждой ждал посещения корабля командиром дивизии. За время исполнения капитан-лейтенантом должности старшего помощника это будет первый осмотр эсминца командиром соединения. Как же тут не тревожиться! Но, с другой стороны, комдив, знающий толк во флотской чистоте и порядке, не может не оценить по достоинству усердие молодого старпома. Нет, не просчиталось начальство, назначив его, Лисогуба, на такую должность. Уж кто-кто, а капитан-лейтенант следит за кораблем, как любящая мать за своим ребенком.

Озабоченный, бурный и деловитый носился по кораблю капитан-лейтенант Лисогуб, заражая подчиненных своей неиссякаемой энергией и бодростью. Какую-то веселую удаль, достаточно непосредственную, чтобы не быть названной бесцеремонностью, источала вся его плотная и подвижная, как ртуть, фигура.

Почтальон, выглянув из двери тамбура старшинского помещения и убедившись, что ни старпома, ни дежурного офицера поблизости нет, окликнул своего закадычного дружка горниста Юрочкина:

— Миша, тебе письмо из дому.

Матрос Юрочкин, драивший медную рынду, обернулся. Нежное, светлое лицо его, не успевшее еще обветриться в походах, мгновенно преобразилось. К переносице сбежались тонкие морщинки, веки прикрылись, большие припухшие губы растянулись, обнажив ровные белые зубы. Юрочкин улыбнулся всем лицом. Удивительная улыбка была у горниста. И весь он, тихий, скромный, с доверчивым взглядом голубых глаз, хрупкий и маленький, вызывал безотчетную симпатию.

К тому же Юрочкин и горнистом был выдающимся.

Откуда только бралась сила у матроса, когда он начинал выводить серебряные рулады сигнала номер десять при подъеме или спуске флага. Обычно на стоянке кораблей у стенки между горнистами-соседями происходило своеобразное соревнование-перекличка. Каждый из горнистов старался подать сигнал номер десять громче, отчетливее и дольше всех. И всегда чистые звуки горна Юрочкина выделялись среди других какой-то особенной торжественной проникновенностью и, если хотите, молодостью. Сам старпом, умиленно и гордо прислушивающийся к игре своего горниста и ревниво сравнивающий ее с соседними сигналами, шептал восхищенно: «Ух, какой молодец! Чайковский! Паганини! Ни дать ни взять».

Юрочкин служил на корабле по первому году. Его сильно укачивало на волне. Но никто никогда не слышал от матроса жалоб, желания списаться на берег. «Морскую болезнь» он переносил молча, мужественно. И когда однажды почтальон, близко к сердцу принимавший муки друга во время качки, намекнул по простоте душевной о возможности при данных обстоятельствах списаться с корабля на берег, Юрочкин страшно обиделся и не разговаривал с ним целую неделю.

— От родных «конспект», — подмигнул почтальон Юрочкину и ловко сунул письмо в разрез матросской рубашки горниста. Почтальон исчез в своей «культурной рубке», — так он называл небольшое помещение в тамбуре старшинских кают, отведенное под библиотеку, — а Юрочкин вытер руки ветошью, положил ее на кронштейн рынды и полез за пазуху. Оглянувшись, он осторожно вынул конверт, повертел перед глазами, любуясь, и вскрыл. Первые строки письма он прочитал с улыбкой, но вдруг побледнел и качнулся. Он бессознательно ухватился за рындоболину; язык рынды ударил по меди, издав приглушенный жалобный звук. Юрочкин испуганно поднял голову, посмотрел на колокол, словно пытаясь понять происхождение этого странного надтреснутого звука. Секунду-две матрос пристально, настороженно смотрел вверх, но вдруг обмяк; руки упали, как плети, узкие плечи опустились вниз, пальцы разжались и выпустили письмо. Листок плавно упал на палубу. Горнист шагнул, но ноги его подкосились, и, чтобы не упасть, он привалился к двери.

Почтальон, появившийся в дверях, взглянул на друга, тихо ахнул, подхватил Юрочкина под руки и завел его в библиотеку.

— Что с тобой, Миша? — тревожно спросил почтальон, но горнист молчал. Он опустился на раскладушку и уронил голову на заваленный газетами и письмами стол.

— Ну, брат, подкачал. А?! — шептал растерявшийся почтальон и, вместо того чтобы побежать за доктором, присел на корточки, пытаясь заглянуть в лицо другу.

На причальной стенке, разлинованной известковыми полосами, появился командир дивизии капитан первого ранга Скворцов. На кораблях засуетились, готовясь к встрече начальника. В каютах командиров задребезжали звонки. На ют к трапам заспешили офицеры. Никто не знал, какой из кораблей первым посетит комдив, и поэтому все настороженно следили за ним. Скворцов остановился посредине стенки и, разговаривая с офицерами штаба, показал рукой куда-то вверх. На кораблях моментально запрокинулись головы офицеров, пытающихся, увидеть и понять, что, где и по какой причине стало объектом внимания старшего начальника. Но там, куда показывал капитан первого ранга, ничего, кроме обыкновенного пустого неба, не было видно. Комдив опустил руку. Офицеры облегченно вздохнули, не спуская взглядов с капитана первого ранга.

Лисогуб, примчавшийся на ют вслед за командиром корабля, придирчиво осмотрелся вокруг. Заметив ветошь на кронштейне рынды, капитан-лейтенант поднял брови и округлил изумленные глаза. Словно подброшенный пружиной, он подскочил к рынде. Старпом негодующе крякнул, когда увидел, что рында самым безобразным образом вымазана кирпичным порошком. Глаза капитан-лейтенанта забегали по сторонам. В довершение всего, прямо на палубе, под ногами старпома, ослепительно, как показалось ему, сверкнула белая бумажка. У Лисогуба внутри все словно бы опустилось вниз; он гневно выдохнул: «Так!» — и резким взмахом руки подозвал к себе дежурного офицера. Прижимая к бедру кортик, лейтенант подбежал.

— Что это?! — свистящим шепотом процедил Лисогуб.

Офицер заморгал глазами.

— Не знаете?! А это! — капитан-лейтенант постучал ногтем по рынде; она глухо, отдаленно зазвенела. — А это! — ткнул он пальцем в кусок ветоши. — Срам и безобразие! Приборщика сюда, горниста!

Голос старпома сорвался и последние слова он выкрикнул так громко, что, кажется, испугался сам. Капитан-лейтенант покосился на стенку; комдив и офицеры штаба стояли там же.

Почтальон, услышав команду старшего помощника, выбежал на палубу.

— Товарищ капитан-лейтенант, у горниста… — начал было докладывать он, но в дверях появился сам Юрочкин и вяло поднес руку к бескозырке. Неподвижный, ничего не выражающий взгляд его уставился на старпома.