Михаил Колосов - Три круга войны

— Вы, наверное, любите животных? — угадала Шура.

— Очень! — признался Василий. — Мальчишкой держал голубей, кроликов. Мать ругалась, а я — свое… А этих синиц, щеглов зимой ловил десятками. До весны держал, потом выпускал на волю.

Они стояли под развесистой елью, как под плотной крышей: там где-то, на воле, шел снег, а над ними — ни снежинки: тихо и сухо. Оседлав своего любимого конька, Гурин рассказывал Шуре разные случаи из своей голубиной эпопеи. Она внимательно слушала, а он вдруг осекся: «Дурак! Мальчишка! Ух как ей интересны твои голуби!»

— Ну-ну?.. Почему вы вдруг перестали рассказывать? Вы очень хорошо рассказываете, интересно.

— Правда?

— Правда. Чудной вы какой-то… — Она смотрела на Гурина, мягкая улыбка все время озаряла ее лицо. Глаза блестели, а реснички призывно помаргивали. — И, наверное, добрый?

— Не знаю.

— Добрый, — уверенно сказала она, — и совестливый.

— Это верно. Самоед страшный, ненавижу из-за этого себя, житья нет, — искренне признался он.

Шура рассмеялась:

— Чудной! — и ямочка ее еще сильнее обозначилась, и реснички захлопали, как крылышки.

А он смотрел на нее и думал: «Вот если бы я был посмелее да поувереннее в себе, как бы я сейчас поцеловал тебя, Шурочка, вот в эти твои яркие губки, которые я так близко вижу!.. В эту ямочку на твоей щеке, твои реснички…» От одной этой мысли во рту вдруг сделалось сухо, и он, облизнув губы, вздохнул.

— О чем вы сейчас подумали? — торопливо спросила она.

Гурий встрепенулся:

— Так, ни о чем…

— Неправда…

— Сразу как-то о многом… Одним словом не скажешь… Да и не надо… Не могу.

Она опустила глаза, сказала обиженно:

— Что-нибудь плохое подумали…

Нет, наоборот, хорошее, Но не надо… Не смогу я все равно об этом сказать. В другой раз. Хорошо? И простите меня, пожалуйста.

— За что? — она опять подняла глаза, улыбнулась доверчиво. — Смешной… — Шурочка оглянулась: — Уже поздно. Темнеет как быстро. И синички нас оставили, улетели куда-то.

Они дошли до лагеря, остановились.

— До свидания, — Шура выпростала из перчатки руку, подала Гурину.

— Ой, какая рука холодная! — удивился он. — Совсем вас заморозил. Плохой я кавалер.

— А мне нравится, — сказала она. — До свидания.

Отошла на несколько шагов, оглянулась:

— Вася, дайте мне ваши стихи почитать?

— С удовольствием!

— Приносите… завтра…

— Хорошо.

В конце декабря состоялся очередной выпуск сержантов и быстрый набор новой группы, поэтому Гурин и Боярская несколько дней не встречались. Но она почти каждый вечер звонила ему по какому-нибудь делу. Ему уже становилось неудобно перед замполитом и парторгом, когда часу в десятом вечера вдруг прибегал связной и говорил:

— Товарищ старший сержант, вас к телефону. Комсорг из пулеметного просит.

Капитан ободряюще подмигивал, а майор щурился и хрипел с отеческим осуждением:

— Влюбилась девка. Определенно влюбилась.

— Да ну, влюбилась… — отмахивался Гурин, краснея, и бежал к телефону.

А под Новый год она позвонила днем:

— Вася, с наступающим! Ты знаешь, что я надумала? Хорошо бы нам Новый год встретить вместе?

— Но как?.. — растерялся он и вдруг выпалил: — Приходи к нам? Тебе все-таки проще…

— Ой, что ты! У вас замполит очень строгий.

— Да нет. Это он с виду только такой.

— Ну хорошо, — согласилась она. — После отбоя приду.

Гурин возвратился в землянку и только здесь стал соображать, как сказать своим, что он пригласил гостью: как они к этому отнесутся? Наверное, надо было с ними посоветоваться. А может, ничего не говорить? Пусть придет, будто случайно… Не выгонят. А хорошо ли? Шуру подведет, в неловкое положение ее поставит…

— Шурка звонила? — спросил капитан.

— Да.

— Ну и какую она тебе задачу задала, едрит ее в корень? Почему такой растерянный?

— Я, наверное, глупость спорол, товарищ капитан… Она предложила вместе встретить Новый год, а я взял да и пригласил ее к нам. Как-то так сразу вырвалось…

— Почему же это глупость? Хорошо сделал!

— А как майор на это посмотрит?

— А майор что, не человек? Едрит его в корень — глупость! Какая же это глупость? Выпить и закусить у нас найдется. А что еще надо?

— Майора боюсь…

— Не бойся! Я его подготовлю сам.

Когда к ним в землянку постучалась Шурочка, у них уже был идеальный порядок и вполне праздничный вид: у самого окошка прямо в землю была воткнута елочка, украшенная мелкими гирляндами из газеты и усыпанная маленькими звездочками и ромбиками из шоколадной фольги. Это постарался сам майор — он оказался искусным мастером на такие поделки и вырезал все маленькими трофейными ножничками для ногтей. Делал он это увлеченно — видать, вспомнилось довоенное время, дом, детство. Рассказал, какие он мог штуки творить, — показал бы, да жаль, нет ни материала, ни условий. Он мог бы сделать грибки, но для этого надо размачивать бумагу и иметь краски; он мог бы сделать ведерочки, лукошки, двусторонние звездочки, но для этого нужны тонкий картон, клей и опять же краски; он мог бы сделать саночки, на каких раньше катались на масленицу, но для этого нужно иметь фанеру, кипящую воду, чтобы распарить листочки фанеры, и столярный клей; он мог бы наделать золотых орешков, но для этого надо иметь обыкновенные орешки и «золотую» фольгу.

— Орешки — самое простое дело: обернул фольгой, разровнял складки — вот тебе и «золотым» стал орешек.

— Вы, наверное, хорошим пионервожатым были? — спросил Гурин.

— Был! Был и пионервожатым! Только давно это было. А последнее время я, братец мой, работал на Дону вторым секретарем райкома партии.

— И уже игрушки не делали?

— Как же не делал? Делал! Перед Новым годом такой дым коромыслом в доме поднимался — хоть святых выноси. Целая фабрика открывалась. Жена обычно ругается, а ребятишкам радость. И я с ними тоже радуюсь. Сделаем какую-нибудь штуковину — любуемся, ребята несут ее матери, смотришь — тоже заулыбалась, радуется нашей работе. А нам лучшей награды и не надо. Меньшой бежит, сообщает по секрету: «Пап, мамке понравилось, сидит улыбается. Подарим ей?» — «Подарим», — говорю. «Сейчас?» — «Давай сейчас».

Бутенко и Гурин слушали майора, а сами стол готовили: газетами застлали край капитановой койки — она всех удобнее — в центре. Открыли тушенку, сала нарезали, хлеба. Кружки вытерли. Одной не хватало, капитан вызвался пить из крышки от котелка. На середину «стола» укрепили в пустой консервной банке белую стеариновую свечу. Есть будут ножами и ложками. Для гостьи приготовили трофейную немецкую складную ложку-вилку…

Шурочка вошла в землянку, растерянно улыбаясь, поискала глазами майора, козырнула:

— Товарищ майор, разрешите?.. Я по вопросу обмена опытом комсомольской работы…