Борис Бурлак - Ветры славы

Подполковник Невский вовремя и надежно прикрыл огнем КП Мехтиева. И едва прямая угроза командному пункту миновала, Невский виртуозно перенес огонь на гребень овальной высоты, где скопились основные силы наступающего противника.

Когда новой немецкой группе удалось все же приблизиться к командному пункту на расстояние, достаточное для броска в атаку, ближний от Мехтиева пулеметчик, лежавший в нескольких шагах от штабной землянки, бросил пулемет и побежал к артиллеристам. Бахыш крепко выругался и, не раздумывая, сам кинулся за пулемет. Он отстреливался две-три минуты, пока его не сменил кто-то из полковых разведчиков.

Немцы развертывались в боевые порядки, кое-где заработали их минометы.

— Принимают нас за серьезную силу, — сказал Мехтиев подошедшему Невскому.

— А чем мы не сила? — заметил подполковник.

— У нас полк, а у них, наверное, дивизии.

— Отобьемся.

— Если драка на день. А где ты возьмешь снаряды, скажем, завтра?

Мехтиев поднял бинокль: на второй, параллельной дороге, что пролегала западнее леса, по которому вчера рейдировал его полк, сейчас появилась другая колонна немецкой пехоты, которая двигалась вслед за пестрым обозом — автомобили вперемешку с конными повозками.

— Видишь? — спросил он Невского.

— Конечно, — ответил тот, вглядываясь безо всякой оптики: зрение у него было редкостным.

— Натолкнулись на твои батареи и решили поискать более тихое местечко. Как думаешь, чем бы еще помочь батальону Крюкова?

— Попробую вечером послать туда еще одну батарею трехдюймовок.

— День-то только начался, — сказал Мехтиев.

И тревожная мысль — выдержит ли такой натиск комбат-новичок Крюков? — уже не давала покоя Мехтиеву. Долог, долог летний день: пока сгустятся сумерки, когда можно будет серьезно поддержать второй батальон, не окажется ли это слишком поздно? Не только вчера, но и сегодня никто не мог ничего сказать о масштабе возможного прорыва немцев именно здесь, под Сарата-Галбеной. Лишь вот теперь начинает постепенно вырисовываться этот масштаб… Среди повернувших на высоту Бахыш увидел бронетранспортер, отчего ему стало вовсе не по себе. Сейчас и Крюков вступит в бой, совершенно не равный для него… Однако мысли о втором батальоне все время перебивались тем, что происходило на глазах Мехтиева, перед главными силами полка и самим командным пунктом.

Немцы шли и шли на прорыв… Мехтиев подумал, что если бы они все одновременно бросились на его полк и огневые позиции дивизионов, то наверняка бы смяли и опрокинули эту импровизированную оборону. Но немцы приняли не ахти какой заслон на пути своего отхода за крупные силы русских, может, за дивизию, а то и две. Уже понеся большие потери от артогня, они не решились на общую атаку — от ближней травянистой лощины и до высоты двести девять. Угадывалась обреченность в их непрерывном движении: немцы шли прямо под картечь и автоматно-пулеметный огонь, и если кому из них удавалось пройти сквозь этот ад в последний раз, то они уже, будто опомнившись, сдавались в плен… Лошади оказывались куда разумнее людей: немецкие битюги, не желая следовать за хозяевами в эту гремящую бездну, круто сворачивали с дороги в сторону и, чтобы избавиться от упрямых возниц и ездоков, носились, как дикие мустанги, по всей окрестной степи, оглашая ее протяжно-тоскливым ржанием.

Автоматная пальба, казалось, так и пульсировала, — то бешено усиливаясь, то слабея, — в точности повторяя приливы и отливы вражеской пехоты. Иногда бой затихал минут на десять-пятнадцать, и дымы рассеивались от низового ветра.

В одно из таких затиший и ожила, заговорила высота двести девять: крюковский батальон встретил противника дружным огнем. Было видно, как у немцев засуетилась орудийная прислуга возле пушек, только что сброшенных с передков близ дороги; как на бегу разворачивались в цепи битые на днестровских плацдармах солдаты, как приостановились легковые автомобили в голове колонны и из них поспешно выбрались офицеры.

Немцы двинулись на высоту без артиллерийской подготовки: им важно было какой угодно ценой выиграть время. Чувствовалось, что там, у подножья высоты, руководили всем этим знающие люди и что они еще пользовались властью среди своих солдат. «Тем, выходит, тяжелее придется крюковцам», — с нарастающей тревогой подумал Мехтиев.

— Товарищ майор, товарищ майор, к телефону! — позвал его дежурный узла связи.

Докладывал Крюков: противник развернулся в боевой порядок, идет на сближение.

— Действуйте, — сказал Мехтиев. — Вечером поможем вам.

— Спасибо, товарищ майор.

— Только продержитесь до вечера, старина, — мягко сказал командир полка.

— Продержимся, товарищ майор! — бодро ответил комбат.

«Все-таки новичок», — с прежним беспокойством подумал Мехтиев, передав трубку телефонисту и чутко прислушиваясь к тому, что происходит там, у Крюкова. Не успел он занять свое место в траншее наспех оборудованного КП, как его опять позвали связисты, — на этот раз Дуся, которой удалось, наконец, связаться со штабом 57-й армии.

— Приветствую, Мехтиев, — глухо сказал знакомый голос.

— Здравия желаю, товарищ генерал…

— Жарко у вас там? Ну-ка, послушаем…

И Мехтиев стал докладывать начальнику штаба армии генералу Верхоловичу обстановку в районе Сарата-Галбены. Но доложить подробно — вовсе не значит длинно, это он давно усвоил.

— Не торопитесь, — недовольно заметил генерал и поинтересовался, какими силами противник готовится атаковать высоту с отметкой двести девять и девять.

— Да, пожалуй, силами двух-трех полков.

— Вот вам и «пожалуй», — несердито упрекнул его, теперь уж за гражданский язык, этот смолоду военный человек. — Давайте координаты для авиации. Будем помогать. Держитесь, Мехтиев…

Бахыш горько усмехнулся: то же самое он только что сказал комбату Крюкову.

— К вам на помощь придут танки, — добавил начальник штаба армии, и радиосвязь прекратилась. Мехтиев даже не успел поблагодарить генерала Верхоловича.

Теперь в наушниках четко улавливалась невесть откуда взявшаяся могучая, богатырская музыка. Это был, кажется, Бетховен. Или Бах? Нет, Бетховен… Так и не дождавшись возобновления разговора со штабом армии, Мехтиев сказал несколько добрых слов связистам, попросил их пошарить в эфире штаб дивизии или штаб корпуса и вышел из тесной землянки наверх, где продолжался бой.

Невский встретил его вопросительным взглядом.

— Обещают авиацию, танки, — с удовольствием сообщил Бахыш.

— Когда всего наобещают, то, как правило, ничего не дадут.

— Тут не до шуток.

— Я серьезно.

Мехтиев обратил внимание, что артиллеристы вдвое, втрое сбавили свой пыл, — никакого сравнения с тем, что было рано утром, когда батареи захлебывались от залпов. Теперь свободно различались, будто ленивые, и отдельные пушечные выстрелы, хотя открытых целей сколько угодно — они как на ладони. Мехтиев с укором посмотрел на Невского, однако промолчал. Невский понял его и выразительно развел руками: надо ведь поберечь снаряды.