Борис Бурлак - Ветры славы

Внезапно на гребнях ближних высот дробно застучали автоматы, захлопали поспешно минометы.

Немцы остаются немцами: раз уж они отступили ко второй полосе обороны, то как бы плохо ни складывались у них дела, все равно попытаются дать короткий бой.

Вот они и остановили сейчас мехтиевские батальоны, заставили их снова залечь.

«Этого не хватало!» — огорчился Мехтиев.

Не успел он отдать приказ артиллеристам, как те, не дожидаясь его команд, сами открыли беглый огонь из полковых минометов и других орудий.

— Что там у вас происходит? — тотчас запросили его по радио с КП комдива, который с утра был на колесах.

Мехтиев сдержанно объяснил, что все вполне логично: противник достиг своего второго оборонительного рубежа и, пользуясь этим, решил попытать счастья…

— Какое там к черту «счастье»!.. Атаковать решительно, не теряя ни минуты!

— Есть атаковать, — вяло ответил Мехтиев.

Он неплохо знал характер человека, с которым говорил: сердит не в меру, а когда остынет, будто и не помнит, что накричал.

Немцы тем временем ослабили огонь — или что-то помешало им задержаться на выгодной позиции, или какую-то свою задачу они уже выполнили.

Через несколько минут батальоны Мехтиева без всякой атаки возобновили продвижение на запад.

Вскоре разведчики донесли Мехтиеву, что справа, в полутора километрах от полка, спешно отходит по параллельной дороге смешанная колонна противника с артиллерией и обозом…

«Вон оно что, — подумал Бахыш, — выходит, этот бой накоротке — всего-навсего огневое прикрытие остатков какой-нибудь разбитой дивизии. Однако ж нервы у этих арьергардов слабые — постреляли с полчаса и наутек… Эх, развернуть бы сейчас полк на девяносто градусов и ударить во фланг немецкой колонне, все равно далеко не уйдут. Но рановато действовать на свой страх и риск, пока не началось общее преследование, тем более, что за тобой, как за учеником, придирчиво следят сверху — и сам комдив, и наштадив особенно».

Мехтиев вспомнил тот случай на Днестре, когда он решил помочь своим полковым разведчикам и вместе с ними отправился за «языком». Попало ему крепко от начальника штаба дивизии, и делу этому не был дан ход только потому, что операция все-таки удалась — «язык» попался отменный, знающий штаб-фельдфебель. Тем не менее комдив сказал ему однажды вроде бы миролюбиво: «Не забывай, что формулу «победителей не судят» придумали не судьи, а сами победители».

Наступление стратегического масштаба имеет свои три скорости. Первая скорость — это когда на исходе массированной артиллерийской подготовки, которая, кажется, вздыбила землю к солнцу и уничтожила все окрест, вымахивает из траншей пехота и бросается на штурм обжитых траншей противника, надеясь на скорую победу; но потом, может, еще не раз придется с горечью отползать под огнем назад, восвояси, пока она, матушка-пехота, не пробьет сквозные проломы во вражеской долговременной обороне, в которые и начнут просачиваться взводы, роты, батальоны, расчищая дорогу танкам. Вторая скорость — это когда вскипают бешеные, невиданной силы и ярости рукопашные схватки уже внутри немецкой обороны; тут атаки и контратаки перемежаются с какой-то заколдованной последовательностью, не давая ни одной из сторон ни минуты передышки, а танковые бригады, не обращая внимания на то, что происходит у них позади, рвутся в тыл противника; однако фронт еще держится, выгибаясь до предела, враг еще на что-то рассчитывает, вернее, обманывает себя иллюзиями, будто не догадываясь, что он в клещах, которые сомкнутся с часу на час. И третья скорость — это когда сражение выиграно без малого полностью — танковое кольцо замкнулось и начало сжиматься вокруг разбитых немецких войск все туже; а с востока, где совсем недавно был сплошной фронт, в широкую брешь, пробитую наступающими в обороне противника, хлещут потоки стрелковых и артиллерийских дивизий; в это время немецкие штабы утрачивают всякую связь с блуждающими в котле войсками, которыми теперь ничто, кроме животных инстинктов, не управляет и управлять не в состоянии; в небе же славно поработавшие все эти дни штурмовики с утра до вечера ищут на земле укромные места, где собирается окруженный сброд; и бомбардировщики, едва различимые в зените, пролетают в глубокий тыл очередной наголову разбитой армейской группировки…

В полдень двадцать третьего августа полки 223-й дивизии вышли за пределы второй оборонительной полосы противника и на какое-то очень короткое время остановились.

Мехтиев интуитивно ощутил, что сейчас будет включена третья скорость наступления, которая именуется преследованием. Он не ошибся: не только дивизия, весь 68-й корпус, вся 57-я армия тут же начали преследование на широком фронте.

После трехдневных боев пехота, измоталась, солдаты едва держались на ногах — им бы хоть немного передохнуть до вечера, еще лучше — до глубокой ночи. Однако на войне за живых отдыхают одни мертвые, а живым, не теряя ни часа, надо непременно довести начатое дело до конца.

Преследование — марафонский бег к победе.

По всем дорогам, большим и малым, устремляются наступающие войска к тем последним рубежам, где через денек-другой или, в крайнем случае, на третий день все будет кончено. Довольно часто этот бег действительно напоминает большой марафон, тем более если противник, не успев оторваться от преследующих хотя бы на считанные часы, вынужден отходить по соседним — параллельным — дорогам на виду у тех, кого он боится больше самой смерти. И странно, между ними редко возникают в пути серьезные стычки: каждая из сторон стремится выиграть время, особенно терпящая поражение, — для нее такой выигрыш равноценен жизни…

Обо всем этом и размышлял Мехтиев на путевом досуге, находясь в голове рядового армейского стрелкового полка, который с недавнего времени незаметно приобрел и некоторые привилегии — стал моторизованным за счет трофейных автомобилей (а начинал на Кавказе свой долгий путь с караваном верблюдов в полковом обозе).

Мехтиев нет-нет да и оглядывался назад, стремясь запомнить остывающее поле боя. Сначала там, на востоке, Днестр ослепительно посверкивал на крутых излуках, точно обнаженными клинками скакавших вдоль реки всадников Котовского. Но потом все скрылось навсегда за пойменными лесами, похожими на синеватую гряду облаков, спустившихся на мертвые заднестровские плацдармы.

А вокруг лежала знойная бессарабская степь, где гребень каждой балки — как гребни волн: вверх-вниз, вверх-вниз. Чудилось, эти крупные волны, неровен час, захлестнут новенький «оппель-капитан», как утлую лодчонку, и ему уже не всплыть, не подняться на седую гриву следующего увала. Но удивительно легко то исчезают в степной пучине, то снова появляются на склонах балок не только трофейные «амфибии», но и тяжелые «студебеккеры» с гаубицами и пушками на прицепе.