Илья Миксон - Отзовись!

Последнее относилось ко мне. Телефонист, запрокинув голову, ждал распоряжений.

— «Девятого», Есипов! — сказал я телефонисту нетерпеливо, но мирно.

Доложил начальнику штаба дивизиона, «Девятому», обстановку, попросил разрешения открыть огонь. «Девятый» не дал ни одного снаряда: «Прибереги на завтра, вдруг не подвезут?»

Вот они, прелести обороны! Снарядов и тех для нас жалко. Приказал разведчикам усилить наблюдение. Больше ничего и не осталось, как слушать немецкие моторы, глядеть и помалкивать.

Поднял воротник шинели, чтоб земля за шиворот не набивалась. Убожество, а не блиндаж!

Где-то близко в тылу разорвался снаряд, калибра этак 120–150. Камуфлированная плащ-палатка, которой занавешен вход, выпятилась парусом; пламя коптилки наполовину погасло, но огонь снова охватил толстый фитиль.

Опять заколыхался свет. Возвратился Разлука. Не спеша закрепил полог. Шинель на спине распорота острым лезвием осколка на целую пядь.

— Прибыл, — сообщил Разлука. Что повреждение устранено, ясно и так.

— Много кабеля попортило? — поинтересовался Есипов.

— В двадцати семи местах перебило, — моргнув светлыми выпуклыми глазами, ответил Разлука.

— Где же ты столько нового провода раздобыл?

В голосе Есипова подозрительная недоверчивость.

— Пехота одолжила, — равнодушно сказал Разлука. — Склад у них, двести катушек.

Есипов понимающе хихикнул.

— Не зацепило? — на всякий случай я осторожно прикоснулся к шинели над лопаткой.

Разлука, извернувшись, нащупал дыру. Видно по глазам, что он не знал о её существовании.

— Ах, это? — беспечно протянул Разлука. — Пятисотка рядом ухнула, товарищ гвардии капитан. Стабилизатором задело.

Двадцать семь порывов, ни больше ни меньше; пехотный склад на двести катушек; бомба в пятьсот килограммов. Поразительная точность и ни грамма достоверности!

— Не слыхать что-то самолётов было, — усмехнулся Есипов.

— С большой высоты бомбили, — ничуть не смутился Разлука. — С четырёх тысяч.

Теперь ещё и вымеренная высота!

— Чем же ты высоту определял? Линеечку на складе выпросил?

Разлука с сожалением покачал головой:

— Жаль мне твоих деток, дубок милый.

— Это почему?

— Фантазии у папы с воробьиный нос. «Лине-ечку»!..

— Трепач ты, Разлука. — Есипов облегчённо вздохнул и полез за кисетом. — Подымим, а?

— Как угодно. — Разлука косо передёрнул плечами и, всерьёз обидевшись, смолк. Он сбросил шинель и принялся чинить её, больше не говоря ни слова.

Я следил за Разлукой. Когда он увлечён каким-нибудь занятием, лицо у него задумчивое, в светлых выпуклых глазах тихая грустинка.

С первым весенним солнцем нос и запалые щёки Разлуки покрываются мелкими-мелкими веснушками. Сейчас он ещё только начинает рыжеть: значит, скоро быть настоящему теплу.

Шов готов. Разлука перекусил стальными зубами суровую нитку. У него все передние зубы стальные, верхние и нижние. В Сталинграде в рукопашной прикладом выбили. Концы проводов Разлука всегда зачищает зубами: фирменные кусачки.

Разлука исследовал шинель, обнаружил ещё две прорехи, поменьше.

Наверху становилось тише, и моторы за автострадой заглохли.

Есипова нудила тишина. Он запрашивал линию чаще, чем была в том нужда, поглядывал на Разлуку. Тот — ноль внимания, целиком ушёл в работу.

— Подымим, а, Разлука?

— Занят. Сам сверни, — назначил откуп за оскорбление Разлука. Есипов и впрямь ловко крутил цигарки: раз- раз — и готово.

Мир восстановился.

— Расскажи чего-нибудь, а, Разлука? — Есипов настроился слушать очередную историю, полную небылиц и нарочитого вранья.

Молчание для Разлуки — состояние противоестественное, но сейчас, видно, он был настроен на другое. Сбив щепкой нагар с коптилки, Разлука некоторое время внимательно изучал перекрытие. Оно из крышек от снарядных ящиков. При взрывах сквозь щели просыпалась земля.

— Шалаш сиротский, а не блиндаж, — сделал вывод Разлука.

Настроение Есипова омрачилось. Чего доброго, я прикажу переделать землянку или отрыть новую.

— Тесно ему, — буркнул Есипов. — Дворец ему на сутки воздвигни.

— Дворец нам ни к чему, а блиндаж человеческий не помешает, — сказал Разлука серьёзно. — Помните, товарищ гвардии капитан, какой блиндажик мы отгрохали в Новый год?

«Мы отгрохали»…

— Помню.

В канун Нового года мы устроились в кирпичном двухэтажном особняке прусского фольварка. Нам досталась комната, где прежде была детская.

Никогда в жизни не видел я столько красивых игрушек.

Золотогривый скакун на качалке, заводные лакированные автомобильчики, звери из папье-маше и гуттаперчи, радужно яркие кубики, автоматический вальтер с пистонной лентой, настоящие фарфоровые сервизы и мебельные гарнитуры из дворца короля Лилипутии; карета, запряжённая шестёркой, с форейторами на запятках. А куклы! Великосветские дамы в роскошных одеждах, девчонки в коротких платьицах, пухлые младенцы в конвертах.

Мы набросились на это разнообразное великолепие, как дети в счастливые именины. Откладывали одну игрушку, чтобы тут же взять другую. Запищало, замяукало, загудело. По полу забегали автомобильчики, промчалась карета, смешно задрыгали ногами лошадки.

В громадной ручище разведчика Гомозова затрещал автоматический вальтер. Расстреляв всю ленту с пистонами, Гомозов бросил пистолетик на пол, наступил на него и зафутболил в дальний угол. Потом он взялся за лимузин и стал заводить ключиком пружину. Делал он это с чрезвычайной осторожностью и всё-таки не рассчитал свою богатырскую силу. Раздался треск, и Гомозов растерянно и виновато оглянулся на товарищей.

Все вдруг умолкли и бережно отложили игрушки. Только Разлука не выпустил из рук маленького пупса. К распашонке прилип обсосанный леденец, и Разлука сосредоточенно отдирал его, стараясь не повредить ворсистую розовую фланель.

Красный грузовичок уткнулся в распахнутую дверцу шкафа и замер. Разлука, не вставая, поднял грузовичок, дал колёсам открутиться и поставил его на полку. И все, как по сигналу, стали собирать игрушки и складывать их на место, притихшие и суровые.

Повинуясь указаниям Разлуки, Гомозов развернул громадный шкаф и придвинул его стеклянными дверцами к стене.

— Так спокойнее, — сказал Разлука. — Со стеклом шутки плохи.

— Дети, они ни при чём, — вытирая со лба крупные капли пота, законфузившись, добавил Гомозов.

Разлука с Есиповым приволокли откуда-то диван в форме растянутой лиры и оленьи рога на дощечке. На рога повесили автоматы. Диван достался мне.

…Пока я спал, в комнате появилась трёхстворчатая шёлковая ширма; за ней на кровати отдыхал Разлука.

Вот о чём я вспоминаю, когда Разлука говорит о нашем блиндаже, который «мы отгрохали» под Новый год.