Добрица Чосич - Солнце далеко

Перед домом, на дороге, пронзительно и испуганно залаяла собака, послышались голоса. Потом затрещала изгородь и заскрипел снег под тяжелыми шагами нескольких человек. Собака взвизгнула и продолжала громко лаять. Ничего этого Вук не слышал, он бросился на кровать, зарыл голову в подушку. Зашуршала кукурузная солома, подушка пахла чем-то знакомым. На ней спала Бранка, это был запах ее волос. Он с жадностью вдыхал его. Схватив подушку, он прижал ее к щеке. В окно струился холодный свет луны, отражаясь на стали его пулемета. Лунный свет проникал сквозь открытую дверь и падал на пол, словно разорванный лист белой бумаги. Вук заплакал. Горячие крупные слезы закапали на подушку. Плечи его вздрагивали.

Вдруг он вскочил, поднял пулемет и со злостью отбросил его к плите. Послышался глухой гул металла. Под ноги ему откуда-то попался кувшин, Вук пнул и его, и тот разбился о ножку стола. Он снова схватил подушку и несколько минут прижимал к лицу, а потом бросил на кровать.

— Пустой дом… Мой дом пустой… — зарыдал Вук, стоя посреди комнаты. Лунный свет освещал его до пояса, как бы рассекая на две части. Лицо оставалось в тени. Так он постоял недолго, словно что-то припоминая, потом схватил пулемет и выбежал во двор.

В последний раз скрипнула дверь в пустом доме и осталась, полуоткрытая, хлопать на ветру.

Вук снова постучал к соседям.

— Кто там?

— Я, Милош! Подойди к окошку!

— Ой, да беги же ты, ради бога, сейчас четники прошли по двору. Наверно, тебя ищут. Погубишь ты меня, — застонал хозяин.

— Эй, ты! Послушай, что я тебе скажу: Милош вернется с партизанской дивизией! Изничтожит четнический род, бурьяном зарастут их дома. Запомните меня и вы, трусы, что кормите их да по домам сидите. Рассказывать будут, что здесь когда-то была деревня, передай это всем. Понял ты, всем! Я скоро приду, знайте! — крикнул он и, не простившись, ушел.

Не чувствуя страха и забыв об осторожности, он вскочил на плетень — затрещали ветки — и быстро, не оглядываясь на дом, прошел своим двором. Навстречу ему с поднятой винтовкой вышел партизан. Он испуганно шептал:

— Тише! Только что прошли четники. Еще близко.

— За мной, — сказал Вук и почти побежал через сад и двор. О жене он словно забыл. Он думал о четниках и хотел скорее, как. можно скорее столкнуться с ними, чтобы топтать их, кулаками бить по головам.

— Где вы были? Опоздаем! — сказал подпольщик, когда они подошли к лесу. Вук ничего не ответил. Когда же в свете луны тот увидел его искаженное от боли лицо, он спросил уже теплее: — Случилось что-нибудь у тебя, неприятность?

«Неприятность?! Да, Бранку взяли. Ее взяли или сама ушла? Как сказал Люба? Взяли… Заставили уйти. Чуть не убили».

В голове у него мутилось. Он снова ничего не ответил, но сразу же повел группу к деревне, где они должны были выполнить задание

Только теперь Вук отчетливо осознал свое несчастье. Но о том, что было для него важнее всего, он ничего определенного не знал. Обстоятельства заставляли его сомневаться в Бранке. И ее последнее письмо, которое так взволновало и обрадовало его на Ястребце, давало ему сейчас повод к сомнениям, хотя он и старался побороть их. Не могу быть столько лет одна, — писала она в этом письме и две последние строчки зачеркнула… Почему зачеркнула? Что она там написала? Что женщина не может быть долго без мужа? Но почему же с четническим офицером? Как могла она так опозорить его, обмануть? И главное — сейчас, за два дня до того, как он пришел домой. Зачем она ушла с ним? Они хотели ее убить. Порядочная, уважающая себя женщина, жена партизанского командира должна погибнуть, но сохранить свою честь. Как могла она позволить увести себя из дома? Почему не погибла здесь, дома? Если ее потом и отпустят, куда же она, опозоренная, вернется? Уж лучше пусть погибнет. Черные мысли всю дорогу терзали и мучили Вука.

Группа подошла к деревне.

— Идите за мной и будьте осторожны! — сказал подпольщик и пошел вперед, ведя их через сады и дворы. Несмотря на свои личные переживания, Вук настойчиво продумывал план нападения на штаб. В двух-трех сотнях метров от трактира, где четники праздновали рождество, партизаны остановились. Прислушались. Из трактира доносились звуки гармошки и пьяное пение.

По освещенной луной дороге, возле трактира, прохаживались двое часовых.

— Этих нужно убрать без выстрела! — решительно сказал Вук и посмотрел на часы. — Пора!

В трактире раздался револьверный выстрел. Завизжала какая-то женщина.

«Не она ли это?» — промелькнуло в голове у Вука.

— Мы вдвоем подойдем, будто здешние крестьяне, и сразу же обезоружим. Это крестьяне, их насильно мобилизовали. Они не опасны, — сказал подпольщик.

— Я с пулеметом ворвусь в дверь, а вы окружите трактир и будете следить за окнами! Если кто появится — стреляйте. Приготовьте гранаты. Ну идите же вы, двое! Идите как ни в чем не бывало, — тихим голосом распоряжался Вук.

Подпольщики вышли на дорогу и направились к часовым. Вук с остальными, скрываясь в тени деревьев и плетней, начал продвигаться к трактиру.

— Кто идет? — строго окликнул часовой.

— Свои. Мы крестьяне! — ответили подпольщики в один голос.

— Стой! Первый — три шага вперед, второй — ложись! Руки вверх!

— Да погоди, мы посыльные, несем почту капитану.

— Руки вверх!

— Ну хватит тебе дурить. Хорохорься где требуется, а перед нами нечего.

— А как звать? — спросил часовой.

Они назвали вымышленные имена.

— Ну идите. Только нужно сначала доложить. Мико, пойди сюда! — позвал часовой второго.

Дождавшись, когда тот подошел, подпольщики кинулись к часовым, которые уже спокойно повесили за спину винтовки, выхватили револьверы и шепотом скомандовали:

— Руки вверх! Молчать. Только пикните — убьем.

— Братцы, мы же сельская стража, — испуганно заговорили часовые, поднимая руки.

Их обезоружили.

— Лежите и молчите! Ничего мы вам не сделаем, а если побежите или крикните — пристрелим!

Увидев, что с часовыми покончено, Вук перебежал дорогу и, прислушиваясь, остановился возле дверей трактира. Партизаны быстро окружили трактир. Один из них встал рядом с Вуком, наблюдая за ближайшим окном. В трактире пели и кричали. Визжали пьяные женщины. Вук не мог понять, одна там женщина или две. Если две, то голоса их очень похожи. Он вздрогнул: «А что если она здесь?.. Если здесь… убью» — подумал он и снова прислушался. Вук вдруг ослаб. Какая-то усталость разлилась по телу. Женщина в трактире громко смеялась, совсем как Бранка. «Это она!.. Сука! Как она может? — руки его дрожали. — Нет, не могу!» — сказал он себе, надломленный отчаянием.

— Идем, чего ждешь? — зашептал партизан, встревоженный нерешительностью командира.

Где-то раздались взрывы гранат и сухой треск пулеметов. Это было далеко, и залпы напоминали стук дятла о сухую кору.