Марк Гроссман - Засада. Двойное дно

— Отдохнем в земле. Там времени на это хватит.

— Тогда уж пошли меня, — раздраженно бросил Шундеев. — Еще подумает кто — труса праздную!

— Ну, без истерии, Георгий Николаевич. Хочешь ехать — поезжай. Я останусь.

Сотник сощурил глаза, под которыми обозначились синие припухшие полукружья, постучал карандашом по столу и сказал с хрипотцой:

— Пленных не бери. У нас у самих хлеба мало.

Гришка вошел в горницу, несильно покачиваясь, и вытянулся перед начальством. Рядом переступал с ноги на ногу Тихон Уварин.

— Явились, значит, господин сотник… — доложил Тихон, придерживая Гришку за руку.

— Пойдете оба нынче в дело, — сказал Миробицкий. — Ты погляди, Уварин, за парнем. Может, струсит или еще что…

— Погляжу, — лениво согласился Тихон. — Вечером, что ли?

— Как стемнеет, так и поедете. Господин есаул командовать будет.

— Это можно…

— Не болтай, Тихон, — вмешался Шундеев. — Добыли новенькому коня и саблю?

— А то как же? Я и достал.

— Украл, небось?

— А где же взять нашему брату, коли не украсть? — усмехнулся Уварин. — Да ведь и то сказать: краденая кобылка не в пример дешевле купленной обойдется.

— Ну, марш в землянку! Когда надо — я позову.

— Это можно…

Выехали из Шеломенцевой как только стало темнеть.

Гришу укачивало на кобылке, он сонно хлопал глазами, иногда хватался за гриву.

Верховые смеялись:

— Показакуй, парень!

Шундеев повел коня рядом с кобылкой, усмехнулся:

— Из седла не выпадешь, Ческидов?

— Гришка, он не подведет, ваше благородие.

— Ну, не бахвалься, дурак!

К леску возле озера подъехали уже в полной темноте. Верховые спешились, и Шундеев велел отвести коней в глубь рощи.

— Без приказа не стрелять, ребята, — проворчал он, на ощупь сворачивая папиросу. — Береги заряды.

Уварин тихонько подтащил Гришку к себе, шепнул, похохатывая:

— В кармане кукиш кажет красным их благородие…

«Экая безладица, — думал Шундеев, закуривая козью ножку и пряча ее в ямку из ладоней. — Поди разбери в этой тьмище, кто свои, кто нет? Дурит сотник!» Потом в голову пришли опасливые мысли: «Нельзя и отсиживаться без края. Узнает Демка — освирепеет… Когда и пострелять для вида придется…»

В группе на этот раз было больше дезертиров, чей казаков. Бывшие красные и трудовые солдаты не очень рвались к ратным подвигам, и есаул, пожалуй, даже понимал их.

— Уварин, ты здесь? — негромко справился Шундеев.

— А где ж мне быть? — сонным голосом отозвался Тихон. — Тут и лежу рядом с вами.

— Поди приведи коня. И Ческидов тоже. Может, вдогон придется. Да смотри, чтоб не ржал жеребец подле кобылки. Башку оторву!

— Сейчас приведу. Айда, Гришка.

Шагая за лошадьми, думал: «Казачонка испытывает или что? А я зачем? Боится, чай, что утечет парень…»

Хоть люди и приготовились ко всяким неожиданностям, но все же топот копыт со стороны копей, раздавшийся заполночь, ударил в уши, будто залп.

Луна таилась за тучами, а далекое мерцание то красноватых, то зеленоватых звезд не прибавляло видимости. Утирая холодный пот со лба, Шундеев предупредил еще раз:

— Не дыши до приказа, ясно?

Медленный тупой звук копыт приближался. Выждав, когда он стал совсем отчетлив, есаул положил палец на спуск нагана, крикнул в мутную темноту:

— Стой! Кто?

Топот мгновенно прекратился, точно коней ухватили за ноги, но никто не откликнулся.

Есаулу показалось, что в темноте чернеют не то два, не то три конника, и он почувствовал себя уверенней.

— Кто, спрашиваю?!

Снова ни звука в ответ.

Тогда Шундеев, чувствуя, что его подташнивает от страха, и понимая, что бездействие позорно и бессмысленно, поднял наган на уровень глаз и нажал на спусковой крючок. Одновременно с выстрелом отчаянно прозвучала его хлесткая, как кнут, команда:

— Огонь!

Резко в помертвевшей тишине прогремел залп. Все слышали, как на землю кулем шлепнулось тяжелое — кого-то срезали пулей! — и в тот же миг дробный путанный стук копыт полетел в сторону копей.

— Тишка! — рявкнул есаул. — Вдогон!

Но первым смаху взлетел на кобылку Зимних. Он хватил ее лаптями в бока и, выкинув вверх тяжелую саблю, понесся по дороге.

Уварин отстал от него. Вскоре Тихон пустил своего жеребца несильным наметом, перебросил поводья в левую руку, а правой стащил с шеи обрез.

«Эва! — думал он с пренебрежением об есауле. — Нашел дурня на пули тыкаться. Сам скачи».

Гришка мчался в темноту, почти опустив поводья. Надо было обязательно идти на плечах у преследуемых, тогда ни Уварин, ни Шундеев не будут стрелять им в спину, боясь задеть своего. А там видно будет.

Зимних совсем уже стал догонять верховых, когда навстречу ему, прямо в лицо полоснула наганная вспышка.

Гришка почувствовал ожог на шее, рванул поводья, сдерживая кобылку, но в то же мгновение громкий огонь снова порвал черноту ночи. Сабля вывалилась из ладони, и правая рука плетью повисла вдоль тела.

Тотчас снова загремели копыта, и неожиданно все впереди стихло.

«Повернули в степь, — облегченно подумал Гришка. — Теперь уйдут».

Вскоре он услышал густую дробь конского бега за спиной. Уварин и Шундеев подъехали почти одновременно!

— Ну что, Ческидов, — спросил есаул. — Где красные?

— Сбегли.

— Стреляли — по тебе?

— По мне.

— Цел?

— Шею ошпарили и рука пробита.

— Дотянешь до Шеломенцевой?

— Доеду, ваше благородие. Саблю велите поднять. Упала.

— Тихон, подними оружие, — распорядился есаул. — Молодец, солдатенок!

— Рад стараться, ваше благородие, — вяло откликнулся Зимних. — Можно ехать?

— Завертай коней! — весело приказал Шундеев. — У леска погодим, я гляну, кого срезали.

У рощицы есаул спешился, подошел к черному недвижному телу и, став на колени, чиркнул спичкой. В ту же секунду задул огонек, резко поднялся и пошел к коню.

В слабом свете спички Шундеев увидел лицо знакомого урядника из Селезянской Прошки Лагутина. Похоже было — пристукнули своего, уж во всяком случае — не красного.

Взявшись за луку седла, есаул выругался про себя и вернулся к убитому.

На ощупь нашел в железно зажатой ладони наган, снял саблю в ножнах, обшарил карманы: в них ничего не было.

Мгновение поколебавшись, Шундеев раз за разом выпустил все патроны из нагана в лицо мертвому. Решив, что теперь уже никто не сумеет его опознать, есаул пошел к коню.

К Шеломенцевой подъехали при первых петухах.

На крыльце разжигала самовар Настя. Увидев конников, спросила:

— Будить Дементия Лукича?

— Не надо, — махнул рукой Шундеев. — Проснется, тогда и потолкуем.

Обернулся к верховым, распорядился:

— Тихон, помоги Ческидову сойти. Да кто-нибудь сбегайте за фершалом, — перевязать казачка.