Марк Гроссман - Лирика разных лет

Земли немая нищета…
Леса молчат навстречу бою.
У пулеметного щита
Трубач с холодною трубою.
Во тьме вмерзал губами в медь,
Бежал вперед под ярым градом,
Чтоб первым смерть преодолеть,
Иль умереть, как люди рядом.
Возьми слова, переиначь,
Но дело остается делом, —
Ты звал на подвиги, трубач,
Я сам не трус и верю смелым.
Я верю слову и свинцу,
Что пробивают путь во мраке.
Я верю нашему певцу
В бою. На линии атаки.

Карельский фронт,
январь 1940

Ржавеет каска на могиле.
Бежит дорожка к блиндажу.
…Мы под одним накатом жили,
Мы из одной жестянки пили…
Что я жене его скажу!..

Алакуса,
1939

Долбили мины битый лед.
Вздымало дыма вату.
И молча полз сапер вперед
К упавшему комбату.
Вдвоем… вдвоем — в обратный путь
Они тащились в гору,
Когда рвануло пулей грудь
Наискосок саперу.
И умирая под огнем,
И смерть перемогая.
Они карабкались вдвоем.
Друг другу помогая…

Валк-Ярви,
февраль 1940

Сложил бы строчку и сберег,
Знал цену каждому словечку,
Когда б привал на малый срок,
Когда б коптилку или свечку.
Но ничего в дороге нет.
Визжат, давясь песком, снаряды.
Слепой холодный свет ракет
Колеблется от канонады.
За каждой жизнью — пуля следом,
И каждый шаг — удар штыка, —
Но так рождается победа
И добывается строка.

Северо-Западный фронт,
июнь 1941

Стоим в окопах у Ловати.
Почти в траншеи бьет волна.
В ознобе взрывов на закате
Река угрюма и мутна.

Ей долго быть чертою синей
На картах Ставки и штабных,
Пока врагов не опрокинем,
Пока не вдавим в землю их.

Солдату высшая награда,
Чтоб ты струилась, широка, —
И не рубеж, и не преграда,
А просто — синяя река,

В которой мирно мокнут сети,
Куда, уздечкою звеня,
Приходит мальчик на рассвете
Поить колхозного коня.

Ловать,
август 1941

Блестит на травке первый иней,
Хрустит под унтой ломкий лед.
На горизонте небо сине,
Уходят летчики в полет.
Иной и шутит, и беспечен,
Как будто гладкий выпал путь,
А он уж пулею примечен.
Ему и дня не протянуть.
Мне говорят: «Зачем лукавить!
Пусть каждый будет сам собой, —
Судьба солдата нелегка ведь.
Так не заигрывай с судьбой…»
Я все ж — за милую браваду,
Хоть нелегка она вдвойне.
Ведь жить-то надо, драться надо,
И на войне — как на войне!

Старая Русса,
1941

Мальчишка мне попался на дороге,
Он шел, смотря из-под опухших век,
Русоголовый, маленький и строгий,
Узнавший горе русский человек.
Его станицу пушками разбили,
Чужие люди в дом вошли и в сад.
Где папа с мамой мальчика любили,
Где папа с мамой мертвые лежат.
Трещали крыши от огня в колхозе.
Бродил в лощинках, запинаясь, дым,
Ревели танки, сокрушая озимь,
И мальчик шел. И пепел плыл над ним
Земли сожженной черное молчанье.
В его глазах отчаянье и страх.
…А в этот день шутили англичане
В кругу своих детей. На островах.
А в этот день, закованные в панцирь,
На якоря поставив корабли.
Крутили патефон американцы
От плачущего мальчика вдали.
Он ковылял устало по проселку
И вдруг увидел нас в пыли, в дыму.

Мы в этот день форсировали Волгу.
Мы шли к нему. К мальчишке своему.

Волга — Дон,
1942

Бои гремят еще в Европе,
И смерть еще свое берет.
Но минет время, в свой черед
Планета вспомнит об окопе.
Откуда мы пошли вперед.

Волга,
ноябрь 1942

Снаряды грызли землю Сталинграда.
Вскипала Волга. Мертвый плыл паром.
Горбатый, грязный, как исчадье ада,
Немецкий танк поднялся над бугром.
Он пол-Европы траками пометил.
Броней сметал он все перед собой.
И вот стоит у Волги на рассвете.
От выбоин и вмятин весь рябой.
Еще мгновенье — и на этом танке
Опустят люк. Рванется танк, дрожа.
Начнут полосовать его болванки
Тяжелое железо блиндажа.
Еще мгновенье…
Но в раскатах грома.
Стоявшая в укрытье до сих пор.
Рванулась из-за рухнувшего дома
Уральская машина на бугор.
Провыл снаряд немецкой пушки куцей.
Но шел наш танк по прежнему пути.
И понял враг: ему не увернуться.
От лобовой атаки не уйти.
Они сцепились, будто в рукопашной.
Сшибая бронированные лбы.
И замерли заклиненные башни.
И оба танка встали на дыбы.
…Мы шли вперед знакомыми местами.
Оставив на высоком берегу
Машину с опаленными крестами.
С оборванными траками в снегу.
А рядом с нами медленно и грозно.
Весь в ранах и рубцах, без тягача.
Шел танк уральский по земле морозной.
Магнитогорской сталью грохоча.
В пути спросил один солдат другого:
— Ты, кажется, с Урала, побратим!
И руку он потряс ему без слова.
И все без слов понятно было им.

Сталинград — Котельниково,
1942

В станице пушки… пыль… обозы…
Дымят у мазанок огни,
Смолою пахнет от повозок,
Когда рядком стоят они.
Бойцы у кухонь с котелками,
Солдатским щам пришел черед.
И кто-то точит нож о камень,
И кто-то дремлет наперед.
Поет цыганка, будто стонет.
Звенит монисто из монет.
Играет юность на гармони
Все о любви, которой нет.
Завороженные трехрядкой,
Солдаты песенку хрипят.
И смотрят девушки украдкой
На славных стриженых ребят.
В реке чумазые, как черти.
Саперы мостик чинят вброд.

…Как будто — ни войны, ни смерти, —
К страде готовится народ.