Марк Гроссман - Лирика разных лет

Берег Баренцева моря,
1952

В заливе Мотовском, зеленом,
Где чайки грудятся с утра
И Север воздухом соленым
По мачтам хлещет катера,
Где горы рушатся с разбега
В кипенье пены и воды, —
Я находил печати века —
Твои походные следы.
Был путь твой тяжек, точно волок,
Был мимолетен твой привал,
И у костров твоих, геолог,
Не раз я душу согревал.
Сшибались льдины в океане.
На травы мая падал снег,
И шло полярное сиянье
К тебе жар-птицей, человек.
Ни зги, ни троп на скалах голых,
Где мне доверен мой рубеж.
И я не раз там слышал голос
Твоих несломленных надежд.
И в солнце будущее веря,
Ты, спотыкаясь меж камней,
Назвал Счастливым этот берег.
Да будет так.
Тебе видней.

Полуостров Средний,
ноябрь 1952

Солнца не было два месяца,
Лишь во мраке всхлипы вьюг.
Вот оно! Хоть ветер бесится
И кипит туман вокруг.
И, прищурясь, осторожно мы
Смотрим — все тревоги прочь! —
Как над морем обмороженным,
Будто лед, крошится ночь.
Выжигают сумрак выстрелы —
Наш салют во славу дней,
В честь огня, который выстрадан
Всей душой, природой всей.
Первый луч горит над Моткою,
Пусть на миг один всего, —
Встретим песнею короткою
Жизни новой торжество,
Этот свет и воздух сладостный.
Щедрость птичьей щебетни.

Чем короче наши радости —
Тем дороже нам они.

Залив Большая Мотка,
1953

Все из синего льда,
Даже скалы — и те,
Даже в небе звезда,
В ледяной высоте.
Даже воздух — и тот —
Замутнен и суров,
Как измолотый лед
Жерновами ветров.
Глядя вдаль из-под век,
Отложив ледоруб,
На скале человек
Запахнулся в тулуп.
Он стоит, будто вмерз
В исступление льдов,
И на тысячу верст
Ни жилья, ни следов.
И на вест, и на ост
Синий сумрак и сон.
Под ледяшками звезд
Лишь упряжка и он.
Звон закованных рек
И стенание вьюг.
Но он здесь — Человек —
И теплее вокруг.

Район Капустных озер,
1953

Обвязались мы не зря
Бичевой. Нельзя иначе —
Бьются бури декабря
С бычьим бешенством в Рыбачий.
Стонет суша в тяжком сне,
Содрогаясь от норд-оста,
И несется с неба снег,
Погребая полуостров.
Мы идем, скользя по льду,
Волоча в сугробах ноги,
Засыпаем на ходу.
Даже видим сны в дороге:
Не метель, а яблонь хмель
Заметает наши сани,
И шумит тихонько ель
Над поселками саами;
Ржи живучий урожай —
Не диковина — обычай.
И летит пчела, жужжа,
В улей с доброю добычей.
…И уже довольны мы,
Снится горечь нам окурка,
И сияет нам из тьмы
Раскаленная печурка.

Полуостров Рыбачий,
1953

Он молча плакал, оттого что
В глухую, в ледяную ночь
Пришла к нему в каморку почта,
Чтоб обнадежить и помочь.
Он долго ждал минуту эту,
Она во тьме его вела,
Когда казалось, что планета
Мертва — ни света, ни тепла.
Куда-то буквы уползали,
Мелькало милое лицо,
И не глазами, а слезами
Читал он это письмецо.
Не разогреть былого… поздно…
Все позади в его судьбе.
И ветер осени морозной
Устало путался в трубе.
И было все вокруг неясно,
Толпились в памяти года.
…Нужна и все-таки опасна
Изголодавшимся еда.
Мужские слезы — с кровью вровень,
Пускай они — всего вода,
Они бывают гуще крови,
Когда в них соль почти тверда.
Мы так и этак век свой судим
Во тьме бессонниц и дорог.

Как хлеб нужна поддержка людям,
Но хлеб — он тоже нужен в срок.

1953

Ты ничего не пишешь снова…
Вот почтальон идет, шутя.
А писем нет… Когда бы слово,
Хотя бы слово от тебя.
От Каботажки до Шалима
Кричат метелицы в ночи.
А почтальон все ходит мимо
Да в окна дальние стучит.
Земля вокруг в морщинах трещин,
И не постичь уже подчас:
Не то метель над нами хлещет.
Не то она бушует в нас.
Мы зря, пожалуй, брови хмурим,
И невпопад ругаем град.
…Бушует буря. После бури —
Яснее небо, говорят.

Остров Шалим,
1953

Льняные свои колечки
В косички уже плетешь…
Спрашивают разведчики:
— Чего, командир, не пьешь?
Сегодня праздник — по маленькой
Положено всем. Закон.
А ты и не тронул шкалика,
Не раскупорен он.
— Да нет, ничего, ребята,
Дочку припомнил я.
. . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . .
Поют и поют солдаты:
«Винтовка — жена моя!»

Заполярье,
1953

Своей доволен я судьбою.
Не зависть — жалость у меня
К тому, чья жизнь прошла в покое,
Вдали от бури и огня.
Какая все-таки удача —
Пробиться первым через тьму,
Палатку ставить на Рыбачьем,
В песках, у бешеной Аму, —
И, кончив дело в час полночный,
Отведав огненной ухи.
Вдруг примоститься в уголочке
И посвящать свои стихи
Дымку над домиком родимым,
Протяжной песенке печей
И тем глазам неповторимым,
В которых звезды всех ночей!

Северная Атлантика,
1952

Что жизнь, лишенная горенья?
Она печальна и пуста,
Ока — осеннее смиренье
Почти увядшего листа.
Пусть не покой, а поиск вечный
Подарит время мне в удел,
Чтоб в громе бури быстротечной
Я тишины не захотел.
Иной в жилище полком — нищий,
В толпе — без дружеской руки.

Ищи любовь, как воду ищут,
Как землю ищут моряки.

1936

В детстве просто все и красиво,
Сам себе в сновиденьях — князь.
…Обойти я хотел Россию
Потихоньку, не торопясь, —
Так, чтоб медленно, как история,
Плыли малые города;
Чтобы дыбилось рядом море,
Неразгаданное всегда;
Чтоб открылось, как гибнут тучи,
Как изюбры трубят в ночи,
Как качают в руках колючих
Мелочь звездную кедрачи.
И пошел я дорогой тряской,
На ржавцах оставлял следы,
И томился я от неясной
Жажды подвига и воды.
Время таяло, осыпаясь
Желтизною берез на грязь,
И явилась иная завязь,
И другая настала связь.
Уж давно я не юн, не в силе,
И хотя не сижу мешком,
Хорошо бы мне по России,
Как бывало, пройти пешком.
Снится снова — иду я тощий,
Ни тоски, ни боли виска,
И дышу я водой и рощей
И теплом ржаного куска.