Марк Гроссман - Лирика разных лет

Восточный Саян,
1965

Осины синие, босые
У заливных твоих лугов,
И смотрит в Смолино Россия
Легко белками облаков.
Кигиканье послушай чаячье,
Тихонько к берегу причаль…
И вдруг рождаются нечаянно
Твои отрада и печаль.
И славно дышится в покое,
И легок возраст оттого,
Что не сгибает нас былое,
Как будто не было его.

1970

Убралась зима, раскаясь,
И уже, в кипенье гроз.
Ветерок весны ласкает
Ноги теплые берез.
На лесных полянах тихо, —
Малый мир еще ничей.
Ждет, как чуда, косачиха
Поединка косачей.
Вот они! В пере и пухе
Молодой кулачный бой
Ради юной копалухи —
Скромной курочки рябой.
На мели кулик мелькает
Рядом с парою своей,
И кишит вода мальками
Полосатых окуней.
Луг надел наряд парчовый,
Легкий свадебный наряд,
И над ним часами пчелы
Неумолчные парят.
Отогрелся заяц куцый,
Приглядел себе жену.
Мошки малые толкутся,
Тянут песенку одну.
Это песенка простая
О ликующей поре,
Как весна листву листает
На своем календаре.
Дали дышат новизною.
Вся земля вступает в брак.
Только солнце за луною
Не угонится никак…

1972

На ржавце, на воде стоячей,
Отражаясь, дрожит луна.
За осокою утка крячет,
Тихо плачет. О ком она?
Много нежности в тайном зове
Вековечных простых путей.
…Я вхожу в этот мир, как совесть,
Без оружия и сетей.
И глазею в тиши на чудо
Дробных дождичков и лесов,
И, пьянея, слушаю удаль
Закипающих голосов.
Лес окрашен рябин кистями,
Щуки хлещут хвостами мель.
Ах, как горько полынью тянет!
Ах, как душу качает хмель!
Пусть живое в живое верит,
Легковерия не кляня.

…И задумчиво смотрят звери
Без смятения на меня.

1971

Иду по первой тропке
На выпавшем снегу.
Косули смотрят робко,
Не роются в стогу.
Ах, милые, не пули
Несу я вам, не нож.
И зря у вас, косули,
Бежит по коже дрожь.
Я много видел смерти
И не одну войну,
И оттого, поверьте,
Я вас не обману:
Ни горечи, ни боли,
Ни выстрела, ни зла.
Принес я крупной соли
Для вашего стола.
Доверчиво-красивы,
Вы — кровное мое, —
Как живопись России
И вымысел ее.

1972

В крови у нас гнездятся быль и небыль —
Пещер дымы́, земных разломов дно.
Так петухов, наверно, тянет небо.
Пусть изредка. Туманно. И темно.
Они кричат и хлопают крылами.
Срываются в отчаянный полет,
И грузные, как из вселенной камень,
Горячей грудью расшибают лед;
Окрест взирают из последней мочи,
Как у родного дома пилигрим,
И горлом окровавленным хохочут
Над изжитым ничтожеством своим.

1973

Слушайте космические знаки
Нервами открытыми антенн,
Тявканье прощальное собаки.
Вечностью утащенное в плен!
Слушайте галактики гуденье,
Грозный шепот Млечного Пути.
Всемогуща сила тяготенья,
Тайное и вечное «Приди!».
В тьму зеленой лампою качну я,
Лунным легким пламенем облит.
Слушайте вселенную ночную,
Окаянный голос Аэлит!

1961

Мир ночей — и таинство, и чудо,
Рек озноб, и хохоток сычей,
Серый волк, Иванушкина удаль,
Переливы праведных мечей.
Кони травкой хрупают у плеса,
И лежит у ног, как стригунок,
Маленький, пока одноголосый,
Несмышленый вовсе огонек.
Вот теперь похож уже на паву.
Выгнул хвост дугою до реки.
И летят на смертную забаву
Майские железные жуки.
Кто там плачет! Филин или евнух?
Или это колдовство стиха?
Или стонет статная царевна
На суровом ложе пастуха?
Воют волки над бараньей тушей,
Сходят феи к речкам и ключам.
Так замри же, мальчик мой, и слушай:
В целом мире — над водой и сушей —
Сказки оживают по ночам.

1967

В студеный сон вороний
Луна вонзила рог.
В ночи молотят кони
Сумятицу дорог.
Подков каленых дроби, —
Сугробы — стороной.
И нижется, как ропот,
Качаясь, коренной.
Кричит возница: «Ну-ка!»
Во тьме бодрит коней.
Зализывает вьюга
Каракули саней.
И вот — в глуши гранитной,
Как взорванный снаряд,
Гремят грома́ Магнитной,
Огни ее горят.
И чудятся в железе,
Заметные едва,
Неведомой поэзии
Начальные слова.

Урал, 1931

Мы с детских лет твою носили робу,
Твои заботы чтили и права,
Твои крутые, как металл на пробу,
До капельки весомые слова.
Ты верил нам, как верят людям взрослым,
Работу дав — начало всех начал,
Ты нас, мальчишек, обучал ремеслам
И мудрости житейской обучал.
И мы росли и обретали силу,
Отчизне присягая и труду,
И доменным огнем нас прокалило,
Как прокаляет флюсы и руду.
Возненавидев скуку и безделье,
Мы шли с тобой все тверже и смелей,
И в горький час, и за столом веселья,
Живя по правде, по одной по ней.
Пусть не металл теперь точу я — слово,
Пускай мартены лица нам не жгут,
Но честный стих бетонщика Ручьева
Есть тот же подвиг и нелегкий труд.
Бывает, право: свой удел поносим
И, зря испортив множество чернил,
Себе твердим, что это дело бросим
И что предел терпенью наступил.
Но слышим голос басовитый, ясный:
— Эге ж, ребята, неважны дела,
Выходит, что учил я вас напрасно
Упорству огневого ремесла…
И больше — ни попрека, ни укора.
И вновь для строчки — страдная пора,
И безразличны вопли щелкоперов,
Шипенье гастролеров от пера.
И в добром слове обретая веру,
Ты снова — сын в кругу своей семьи,
И точишь сталь по вашему примеру,
Уральские товарищи мои.
Я ваш не потому, что я когда-то
У вас учился тайнам ремесла,
И не по праву сына или брата —
По крепости душевного родства.
Нет, не пропиской — твердостью закала
Гордился по закону на войне,
Когда рвались дивизии Урала
Через огонь и выжили в огне!
Вот почему мне дороги до гроба,
Вот почему — и долг мой, и права —
Твои крутые, как металл на пробу,
Весомые до капельки слова.

1959

Мы не воздухом — ветром дышим,
Не идем, а буравим тьму.
Ни под войлоком, ни под крышей
Нет пощады здесь никому.
Здесь закон для всех одинаков:
Раз работа — огонь из глаз.
Тянут нарту вперед собаки,
По глазам понимая нас.