Владимир Карпов - Обратной дороги нет

Никифоров явился на доклад к министру.

— Господин генерал, вот многочисленные факты, прошу внимательно ознакомиться. — Он старался, чтобы его голос звучал как можно официальнее и суше. — На основании этих фактов я считаю, что массовое исполнение смертных приговоров создаст брожение среди населения и в армии.

Михов перелистал документы. В справках, докладных и прочих бумагах говорилось о распространении в народе антинемецких настроений.

— Обо всем этом я и без тебя знаю. — Министр поднял на Никифорова холодные глаза. — Что же ты предлагаешь?

— Необходимо контролировать деятельность военных судов и все смертные приговоры посылать предварительно на проверку и утверждение в наше министерство.

— Пожалуй, — согласился Михов. — Они там на местах не знают общей картины и могут наломать дров. Контролировать суды будешь ты. Пусть председатели судов заранее докладывают мне лично, сколько смертных приговоров они намерены вынести по каждому процессу. Я сам буду определять их число.

Никифоров не рассчитывал на мягкосердечие Михова, этого жестокого и рьяного царского сатрапа, убежденного фашиста. Но он надеялся на другое: среди каждодневных забот и дел, захлестывавших министерство, Михову некогда будет заниматься еще и судами. Так оно и получилось. Михов вскоре перепоручил это ему. Теперь все доклады председателей военных судов поступали непосредственно в кабинет Никифорова. Он задерживал их как можно дольше, а потом на свой страх и риск сообщал в суды, что министр требует сократить число осужденных на смерть.

В Варне была раскрыта группа патриотов, боровшихся против фашизма. Военный суд округа приговорил всех к казни. Никифоров выехал в Варну. В беседе с глазу на глаз он заявил председателю суда, что министр не утвердит ни одного приговора. Жизнь всех патриотов была сохранена. В Софии арестовали членов Центрального Комитета Болгарской коммунистической партии. Председатель суда полковник Младенов доложил, что он намерен вынести смертные приговоры четырнадцати коммунистам. Без министра тут решить ничего было нельзя: Михов сам заинтересовался процессом над членами Центрального Комитета.

— Младенов чересчур усердствует, — сказал Никифоров министру. — Такая массовая казнь лишь усилит ярость в народе.

— Хорошо. Сокращу список наполовину.

Семь членов ЦК спасены. Но остальные… Надо выиграть время, оттянуть исполнение приговора. Никифоров спрятал «дела» в сейф. На настойчивые звонки Младенова отвечал, что министр еще не принял окончательного решения. На что он рассчитывал?..

Об этой его деятельности не знали ни в Центре, ни даже Александр Пеев. Конечно, Никифоров рисковал. Но он не мог иначе…

И вот теперь его срочно вызвали в министерство. Зачем? Потребовать отчета, почему до сих пор не вынесены приговоры? Пришли новые «дела»? Или?..

«Мерседес» остановился у подъезда министерства. Шофер распахнул дверцу. Солдат у входа взял «на караул». Адъютант в вестибюле подхватил плащ.

В коридорах в этот поздний час было пусто и тихо. Только охрана и дежурные офицеры.

Никифоров неторопливо, чувствуя одышку, поднялся на второй этаж. Вот и кабинет Михова. Он открыл дверь. В кабинете — министр, генерал Стоянов и полковник Недев.

— Заждались, — мрачно проговорил Михов, поднимаясь из-за стола и сверля генерала холодными глазами.

А Кочо Стоянов артистическим жестом вскинул руку.

— Разрешите представить, господа! — Он показал на Никифорова. — Товарищ Журин!..

Радист Емил Попов поправлялся медленно, тяжело. У койки в тюремном лазарете круглосуточно дежурили надзиратели. Едва он оказался в силах встать на ноги, его повели на допрос.

— Никого, кроме Пеева, не знаю… О чем говорилось в радиограммах, не знаю… Шифра не знаю… Я только передавал. Согласился за деньги, потому что был безработным, семья умирала с голоду…

Штабс-капитан, следователь по делу группы, не очень настаивал на выяснении истины: то ли он опасался, что этот еле живой, сжигаемый туберкулезом и израненный арестант не выдержит пыток, то ли ответы Попова потеряли для него ценность — к тому времени шифр был разгадан, радиограммы расшифрованы и большинство разведчиков арестованы. Он хотел использовать радиста для других целей.

Емила привезли на тихую улицу, недалеко от центра города. Серое многоэтажное здание. Охрана у подъезда и ворот. Этаж. Еще этаж… Подниматься по лестнице Попову было тяжело. Останавливался, судорожно переводил дыхание.

В комнате под самой крышей — рации, панели приборов. Он понял: станция перехвата.

— Приготовься. Через полчаса будешь передавать в эфир.

Перед ним положили лист с пятизначными группами цифр. Назвали позывные, какими он должен был послать сигнал. Это был сигнал его станции. Емил превосходно знал свой шифр. Пробежав глазами по столбцам цифр на листке, прочитал фальшивое донесение. Ясно. Его хотят использовать в радиоигре и с его помощью выведать у Центра какие-то важные сведения о других подпольщиках в Софии, а заодно и ввести в заблуждение советское командование, сообщив ему ложные данные о планах фашистов.

Попов, замедляя движение руки, будто собрав все силы, опробовал станцию. Когда подошло назначенное время — обычное его время по расписанию, — начал с паузами отстукивать ключом:

— ВМП… ВМП…

Радиостанция Центра отозвалась немедленно. Наверное, все эти дни операторы дежурили, прослушивали волну, беспокоились, почему молчит София.

Рядом с Емилом сидит военный радист-контрразведчик. Он тоже в наушниках. Внимательно слушает, не спускает глаз с ключа. Мгновенно готов прервать передачу.

— ВМП… ВМП…

Попов начинает отстукивать цифры. Ключ работает неровно, с перебоями: ослабла рука, темно в глазах. Может быть, т а м обратят внимание на изменившийся почерк корреспондента?..

А тем временем на память, из цифр кода, Емил составляет свой текст. Повторяет его про себя, по какому-то третьему каналу памяти. Ключ срывается. Начинает стремительно стучать, будто радиста сотрясла лихорадка. Контрразведчик не может поспеть за этим залпом. Он рванулся к Попову. Но тот как бы уже пришел в себя и снова передает группы цифр, выведенные на листке.

Кажется, контрразведчик ничего не понял. Но там-то, в Москве, должны понять:

«Сообщает «Пар». Радиостанция обнаружена. Пеев и я арестованы. Передач больше не будет».

И снова:

«Сообщает «Пар», «Пар»…»

Передачи были и потом, по прежней программе — через день, в 22.30. Враги хорошо изучили режим работы их станции. Тогда, в первое мгновение, увидев, куда его привели, Емил решил: «Сообщу о провале — и все, пусть хоть живьем жгут!..» Но подумал: «Теперь в Центре знают цену моим донесениям. Уж там-то сообразят, что отвечать на них».