Юрий Мещеряков - Панджшер навсегда (сборник)

«Ил-18» – красивая белая птица, одинокая среди камуфлированных штурмовиков и серых транспортников, замер на рулежке, остановил турбины. По трапу спускались медлительные, нагруженные багажом пассажиры, больше уставшие от сырого Ташкента, чем от перелета. Со ступенек трапа они осматривали очередную в своей жизни военную базу, а внизу, на бетонных плитах аэродрома, в их белые лица жадно вглядывались на удивление много встречающих, в основном женщины. Они толпились, как стая встревоженных птиц, и в этом искреннем любопытстве, в этом ожидании чуда пряталась самая обыкновенная тоска по страшно далекому дому. Вдруг вся эта одетая в спортивные костюмы и оттого яркая и цветастая стая заверещала, замахала руками-крыльями, как и подобает птицам. Случайный борт, шедший в Кабул, доставил им вернувшихся из отпуска подруг и товарок, их надо было срочно потрогать, пощупать, прикоснуться мокрой щекой, чтобы убедиться, что они прилетели из дома, и вся толпа бросилась к самому трапу.

– Они плачут, – удивленная медсестра продолжала делать открытия.

– От радости, на самом деле, – со знанием дела ответил ей прапорщик.

– Ну они к себе добрались, это понятно, – пришла очередь задавать вопросы двух лейтенантов, отслуживших по полгода в учебном центре в Азадбаше. – Нам-то теперь куда?

– Да, нам-то что делать?

– Разберемся. Пункт первый – надо устроиться на ночлег, пункт второй – пора что-нибудь съесть. Если мой план всех устраивает, делай, как я.

Гостиничный модуль Ремизов нашел быстро, он оказался в пяти минутах ходьбы от аэродрома, Шинданд по сравнению с Баграмом оказался не так велик, а в остальном все тот же гарнизон. Даже улыбающаяся хозяйка гостиницы, встретившая их у входа, напомнила ему кастеляншу из модуля, в котором он когда-то жил.

– Тут такое дело: нас вместо Кабула к вам забросили.

– Уже знаю. У нас вообще все быстро узнают, не удивляйтесь. А как там, в Союзе, в Москве, что нового?

– Москва стоит, а в Подмосковье снега по пояс. Все по-старому. – Он виновато развел руками, как бы сожалея о своем малохудожественном рассказе, о припрятанных для другого случая эмоциях. – Со мной еще пять человек, они первый раз в Афгане, так что я при них гидом и проводником. Нам бы на ночь, на постой, получится?

– А как же, конечно, получится. Вы наши самые дорогие гости, так что обслужим по высшему разряду. Заводи свою команду.

Ремизов и раньше знал, что все будет, как надо, но чтобы так! Уютные, чистые комнаты со стандартным набором мебели, постели застланы стерильными белыми простынями, на столе на салфетке графины с водой, стаканы и букеты сухих цветов на тумбочках вызвали его удивление и тихую гордость. Вот что такое армия! Это вам не гражданская контора, где нет и никогда не будет порядка.

– Я же вам говорил, – Ремизов удовлетворенно вздохнул.

Ответом ему было молчание, но какие при этом он видел глаза! Вообще-то в глазах своих подопечных он уловил только полное недоверие.

– Вы ведь голодные, – вдруг всполошилась хозяйка гостиницы, – я сейчас позвоню девчонкам в столовую.

– Не надо, не переживайте. Мне в самолете наши попутчики из ВВС подарили по случаю талоны на летный паек как раз на всю команду. Так что мы прямым ходом на обед. – День начал склоняться к вечеру, и в желудках настойчиво посасывало. – Ну что, продолжаем знакомиться с гарнизоном.

В пустой столовой, в большом сборном ангаре размером почти с футбольное поле, разносилось глухое эхо, обед давно закончился, и до ужина оставалось еще много времени, и они – единственные посетители. Усадив подшефных за длинный солдатский стол, Ремизов отправился на кухню соблазнять местных поварих.

– Девчонки, пополнение прибыло, голодные как звери!

– Из Союза?

– Откуда ж еще.

– Ну и как там?

– Все так же, снег белый, вода мокрая. – Он изобразил просительную улыбку, пытаясь расположить к себе кухонный персонал. – Девчонки, у меня и талоны есть на летный паек.

– На что нам твои талоны? Оставь себе. – На этот раз его безудержное очарование не потребовалось, сразу две кухонные феи послали ему ответные улыбки. – Сейчас все принесем.

После сытного обеда со щами и котлетами, с сыром и сгущенным молоком жизнь показалось намного веселее, разговорился даже капитан инженерных войск.

– Меня что поражает? Все есть, все культурно, красиво, а денег нигде не берут.

– Военный коммунизм, – бодро отозвался лейтенант.

– Хрущев обещал, вот и построили в отдельно взятой стране для ограниченного контингента, – отозвался второй.

– Что вы понимаете! Я жизнь прожил, повидал, знаю, как бывает. Можно сколько угодно денег вбухать и ничего не построить, а здесь все организовано, все сделано для человека, чинно, ладно. Душе приятно. Что скажешь, сестричка?

– Я балдею. – Медсестра не покривила душой.

С тех пор как они сошли с трапа самолета, ее рот не закрывался от удивления, а Ремизов представлялся ей магом, которому доступно решение любых проблем. За его спиной она чувствовала себя спокойно, в безопасности, и, если бы в запасе у нее было несколько дней, она бы обязательно в него влюбилась.

– Куда теперь?

– Пойдем искать приключения, другого нам не дано. Теперь и сама жизнь – это одно большое приключение. А все самое интересное – на аэродроме.

Почти в том же составе у самого обреза бетонных плит суетился зелено-пятнистый армейский табор, люди в нетерпении ожидали своей очереди за тяготами и лишениями, очереди на войну, и в этом стремлении они были чисты и невинны, как дети. Оставив своих подшефных у рулежной дорожки, Ремизов направился в диспетчерскую, поднялся на вышку руководителя полетов. Пехотному лейтенанту не по чину вторгаться в авиационную епархию, но сегодня он не знал препятствий, он входил, и его везде принимали.

– Товарищ майор, ничем не порадуете?

– Ты с пассажирского борта?

– Да я-то ладно, мне не привыкать. Там люди нервничают, те, что по первому разу. Ну, представляете, каково им сейчас после Союза в такой неопределенности?

– Представляю. – Диспетчер отошел к пульту управления ответить на чей-то запрос, а когда вернулся, по его лицу читалось, что обстановка в небе изменилась. – К нам идет грузовой борт из Кабула, сядет через час, у нас загружается ракетами и тут же уходит на Баграм. Иди, передай публике: если есть желающие на попутном «грузовике» добраться, пусть готовятся. От Баграма до Кабула сорок километров, там все рядом, доберутся.

– Спасибо, товарищ майор, уже лечу. – Майор в ответ улыбнулся. – Ну я в переносном смысле.

Через три часа он летел уже в прямом смысле, а с ним еще семьдесят семь таких же, как он, путешественников, любителей экстрима. В Шинданде, кроме тех, кто добрался до места, не остался никто. Второй пилот на тетрадном листе составил полетный список, оставил один экземпляр на земле на тот самый последний, поганый случай, о котором никто не желает думать, и предложил всем места верхом на деревянных ящиках внутри «летающего амбара». При этом он издевательски улыбался в предвкушении предстоящего пилотажа, рассказывал страшные истории, а может, и небылицы, заранее зная, что от полета никто не откажется.