Юрий Мещеряков - Панджшер навсегда (сборник)

С противоположной стороны Бомвардара далеко внизу бесновалась в каменном ложе Аушаба. Если следовать по течению реки, выйдешь в тыл группировке душманов, которые прикрывают переправу у Киджоля. Замысел хорош, но, когда батальон продвинулся дальше по хребту, саперы обнаружили минное поле, причем мины демонстративно лежали незамаскированными. С оглядкой на приближающиеся сумерки они занялись своей привычной работой. Тут же ожила еще одна огневая позиция «духов», первая короткая очередь прошла выше, вторая – легла на минном поле, едва не задев солдат. Да, замысел казался хорошим, но кто-то его прочитал раньше, их ждали.

В Киджоль вошли на следующий день в пешем порядке. Было удивительно тихо, безмятежно, даже песок под солдатскими ботинками скрипел, как на дачной дорожке под шлепанцами. Не хватало только оркестровки кузнечиков и сверчков да щебета жаворонков, чтобы в синем июньском благоухании увидеть лето из далекого детства. Откровенно и радостно палило солнце, но легкий ветерок с перевалов и ледников остужал воздух, не давая ему раскалиться. Слева от дороги, от кишлака прямо в небо врастали горы, они не оставляли иллюзий, и Ремизов крутил головой, опасаясь и нависающих скал, и этой невоенной тишины. Ни одного выстрела с самого утра. А уже два часа пополудни.

После короткого привала шестая рота выдвинулась на дальнюю окраину кишлака, к самому Киджольскому пятачку, где вдоль крутого склона хребта начиналась знакомая, поднимающаяся вдоль склона полка, единственная дорога к верховьям Панджшера.

– Ну что, закурим, Кадыров? – Ротный, лежа за камнями и оглядывая полку, по которой скоро пойдут саперы, достал сигарету, размял ее.

– Я не курю, товарищ лейтенант, вы же знаете.

– Знаю. И я когда-нибудь брошу. Чем меньше слабостей, тем крепче дух.

Сержант Кадыров не мальчишка, ему скоро двадцать, но он – воин, он знает, о каком духе говорит ротный. И он – первый среди земляков-чеченцев. Он тот, кто никогда не пройдет мимо брошенного Корана, поднимет, стряхнет пыль, поставит на полку. Он приучил бережно относиться к святому писанию и всех чеченцев, и других мусульман, узбеков, туркмен и даже русских, чьей верой уже давно стал атеизм. И Ремизов, не зная арабской вязи, научился отличать эту книгу среди других книг, теперь бы и он не прошел мимо лежащего в пыли Корана.

– Не понимаю, зачем люди курят, лучше хороший чай выпить, – спокойно и без обиняков продолжал Кадыров, пока Ремизов прикуривал, спрятав спичку в ладонях.

– Курение – это тонкий процесс. Это отдушина, медитация. Человек уходит в себя, в свои глубины, созерцает себя, слушает, оттачивает мысль. – Ремизов затянулся, медленно выпустил в сторону струйку бледного дыма, проводил взглядом тающие в воздухе волокна. – Когда человеку тревожно, он вместе с дымом выдыхает из себя страх. А насчет чая ты прав. Распорядись, пусть твои бойцы организуют.

Выкурив сигарету, выпив сладкого краснокирпичного чая, заваренного на крупных диковинных листах из соседней Индии, Ремизов придирчиво огляделся.

– Что-то сегодня не ладится. И команды на движение никто не дает.

– Разве плохо? Тепло, тихо, мы за камнями, а не в полный рост на открытой тропе. И дембель на один день ближе. И ваш тоже, товарищ лейтенант. – Кадыров улыбнулся своей шутке.

– Знаю я эти ваши примочки – дембель неизбежен, как крах капитализма. Только короткий путь не всегда правильный. Запомни одну вещь, когда слишком хорошо – это почти всегда плохо.

Закончив осматривать близкие крутые скаты, открытую полку, командир роты перевел взгляд на свое «хозяйство». А «хозяйство», подогретое гречневой кашей с мясом, разомлевшее на солнце, помышляло о чем угодно, только не о боевых действиях. Ремизов поднялся и замер в недоумении. Кто-то, сняв ботинки, сушил носки, кто-то, вальяжно привалившись к стене дувала, рассказывал очередную небылицу о жизни на гражданке, кто-то пошел мыть котелок, оставив вместе с вещевым мешком и автомат.

– А ну всем в укрытие, за камни! – задорно и с негодованием прокричал он, вдруг представив, как его рота выглядит сверху, с высоты птичьего полета. – Пикник тут устроили. Всем наблюдать в секторах! Не высовываться из-за камней.

Солдаты попрятались, растворившись на своих позициях, в укрытиях, но его беспокоило что-то еще, и он продолжал сосредоточенно оглядываться, ища причину.

Джалил, сухощавый араб, сын охотника и сам охотник, а теперь инструктор, присланный в помощь афганским братьям-моджахедам из Пешавара, из центра подготовки, много попутешествовал по Азии и уже давно обосновался в Панджшерской долине. У каждого должна быть своя лепешка, но только смелый насытится вдоволь. У каждого есть свое место в жизни, но только у отважного это место под солнцем. Джалил – профессиональный солдат, наемник, нашел свою лепешку и свое место здесь, где Аушаба впадает в Панджшер. Хорошее место, как трещина в горном массиве, отвесные стены, удобные и сухие пещеры у подножия и только одна узкая дорога, которую легко контролировать. Здесь хорошая база, обеспеченная надежным прикрытием. Даже горы постарались, чтобы ему и его людям было удобно воевать. Он давно говорил Ахмад Шаху и тот его слушал – что не надо выдумывать сложных и масштабных операций, надо использовать то, что дает Аллах. Это не потребует денег. Потому что Аллах все дает бесплатно. Вот и глупость этих гяуров тоже дана бесплатно, они сами лезут в расставленные силки. Осенью лезли, зимой – получили свое, но ничему не научились, и теперь, летом, тоже получат.

В любой игре важна пауза, пауза – это искусство, но как тяжело ее выдерживать, когда у тебя взрывной характер, а эти бараны так и просятся в шурпу. Приложив к плечу винтовку, свою любимую М-21, удобно расставив локти, Джалил уже минуту через оптику наблюдал за суетой в лагере шурави, преодолевая соблазн спустить курок. И он все оттягивал время, выжидая, когда чужаки подойдут к его любимой минной ловушке. Было бы хорошо, если бы они ее не нашли. Стрелять по толпе большое удовольствие, но поразить одиночную цель на такой дальности – особое мастерство, на которое способен только он один. Вот кто-то встал в полный рост у столетней чинары, размахивает руками. Погоны не рассмотреть, но, похоже, командир. Вот он повернулся лицом – на панаме кокарда – точно, это командир. Я же говорил, что Аллах все дает бесплатно. Вот он снова повернулся, смотрит в мою сторону. Вот шайтан, неужели чувствует, что я его сейчас…

Ремизов бросил оценивающий взгляд туда, где полка становилась широкой и подступала к Аушабе. Далеко. Все ближние трещины и скалы не дадут стрелку возможности на отход, стрелять с ближней дистанции – верная смерть. «Почему тревожно только мне? Почему это чертово войско даже о себе не хочет позаботиться? Ты – командир, ты и позаботишься. Но раз командир, то и сам не торчи столбом». Ремизов прислонился спиной к чинаре и устало сполз вниз по ее толстому шершавому стволу. Сквозь плавные мысли над головой, чуть охладив левый висок, пронесся тонкий стремительный вихрь. И прошла целая вечность, прежде чем ему вослед, такой же тонкий и такой же стремительный, но уже точно в левое ухо, ворвался разрушительный звук выстрела снайперской винтовки. Ремизов упал на землю, прижался ничком к ней, а потом методично разрядил магазин по горному склону, нависавшему над полкой. Вместе с ним вся рота в азарте молотила и эту тяжелую нависающую гору, и прибрежные кусты.