Юрий Мещеряков - Панджшер навсегда (сборник)

Из-за двух попутчиков задержались еще на полчаса. И Васильев, и солдаты сделали свои покупки быстро, они-то помнили, что выполняют боевую задачу, а поход на базар – это как перерыв на обед, и он уже кончился. Штабные офицеры, вооруженные списками, поскольку покупки они делали не только себе, чужой боевой задачей не тяготились, в их головах колесики крутились совсем в другую сторону.

– Товарищи офицеры! – перекрывая базар, во все горло кричал Ремизов. – Такси подано и ждать не будет.

– Сейчас, сейчас, – жестами отмахивались от него штабные, вокруг которых назойливо крутились и торговцы, и их малолетние помощники, размахивая зажатыми в руках цветными пакетами.

– Время, время! Нам пора. – Командир роты гипнотически взирал на минутную стрелку, а его не слышали, да и не особенно слушали. – Механик! Курбанов! Дай обороты! – Двигатель взревел, ему откликнулись и другие машины. – Еще добавь. Вот черти, не хотят слышать… Курбанов, давай помалу. Догонят.

Колонна черепашьим шагом двинулась сквозь людскую толпу. Бронированный клин словно раздвигал скопление людей, они освобождали дорогу, оглядывались, всматривались в чужестранные лица. Молодой парень толкал перед собой высокую, похожую на арбу, одноосную повозку. Она тяжелая, и ему еле удалось выскочить из-под головной БМП через водосток на обочину. Хуже пришлось старику с ишаком. Упрямое животное не хотело слушаться, не собиралось спускаться в водосток и пропускать тяжелую машину, из которой требовательно рвался дурманящий дизельный выхлоп. Механик не увидел старика и его согбенную спину, еще меньше шансов оставалось у ишака. Старик в последний момент отскочил в сторону, споткнулся и упал. Фальшборт машины толкнул ишака в толстый бок, и тот рухнул, нелепо поскользнувшись, а все его четыре копыта застряли между катков и гусениц машины.

– Стой! Стой, Курбанов! – кричал ротный.

Поздно. Его крик уже не имел значения. Семнадцать тонн не останавливаются в один миг.

Бедное животное, оставшись без ног, с выпученными глазами дико хрипело, не в силах выдавить из себя такое знакомое и с детства смешное «и-и-а-а». Люди бросились спасать ишака, вытаскивать его из-под катков и гусениц, это был сострадательный и совершенно бессмысленный порыв. Спасение заключалось только в одном – дать ему быстро умереть.

Машина встала, следом встала и вся колонна, штабные офицеры наконец-то закончили свои покупки и забрались на последнюю в колонне БМП. Впереди тем временем десятки встревоженных и любопытных людей пришли в движение, поднимая руки к небу и моля Аллаха о справедливости. Они плотным кольцом окружили машину, с руганью набросились на механика-водителя, не обращая внимания на командира, который и был здесь в ответе за все. Аллах все видел, как можно с этим не согласиться. Жаль старика, оставшегося без главной рабочей силы, жаль безвинную животинку, жаль эту страну, землю которой вспахивают траки чужестранных боевых машин. Но Аллах все видел и все благословил. Ремизов крепче сжал автомат. Стрелять нельзя, вокруг обыкновенные люди, здесь обыкновенный базар – самое мирное, что только есть в мире, что придумано от сотворения мира. И что важно именно сейчас – нет ни одного вооруженного человека в толпе. Но Ремизов сжал свой автомат, потому что не знал, что делать, потому что никогда не расставался с ним, а последние два года, два года без двух месяцев, все решал только с оружием. Он совсем забыл или никогда не знал, что проблемы в мире решаются иначе, и эта жаждущая справедливости толпа и не собиралась взять за жизнь ишака жизнь человека – толпа хотела правды. Курбанов – таджик, и он понимал, что ему сейчас кричали, он был своим среди возмущенной толпы, и эти люди видели в нем не советского солдата, а только преступника, который должен ответить по их законам. Курбанов что-то кричал в ответ по-таджикски, в испуге крутился в своем люке, выискивая глазами командира.

– Вперед! – громко крикнул ротный.

– Как вперед? Там люди! – Механик с огромными черными глазами на смуглом лице ничего не понимал.

– Дай полные обороты на холостых, погазуй – и вперед!

Ремизов и сам видел, что там люди, другое дело, что он не видел выхода. Он также знал, что неуправляемая толпа агрессивна и опасна. Когда его быстроходный дизель взревел, выбросив вверх заряды сизой гари, он резко поднялся с башни, встал рядом с люком механика, держась за ствол орудия и дико вращая глазными яблоками, крикнул во чрево многоголосой толпы:

– Дорогу!

Толпа чуть ослабила напор, переключив внимание на офицера, и траки гусениц хищно лязгнули.

– Дорогу!!!

Его яростный крик над приглушенным гомоном толпы пронесся порывом ветра. Толпа почувствовала чью-то новую волю, не успела ее переломить и подалась. На какой-то миг она стала управляемой, послушной. Колонна двинулась. Теперь ее никто не мог остановить.

– Ты что же делаешь, балбес? Это же твои родственники, – с жутко бьющимся сердцем, не успев остыть, в запале Ремизов набросился на Курбанова. – Ты этого старика без кормильца оставил.

Но после разъяренной толпы механик ничего не страшился, даже если ротный даст в ухо, все ерунда. Они же разорвать на куски могли… Пришлось бы стрелять… Его мысли, прикрытые шлемофоном от внешних шумов, не реагировали на обидные слова. Ремизов сорвал с курчавой солдатской головы шлемофон и тяжело сел рядом с люком на ребристый броневой лист, нервная волна уже ослабла.

– Что они тебе кричали?

– Что меня Аллах покарает. Проклинали. Обзывали неверным, хотели побить. А что я? Этот бабай с ишаком сам лез прямо под «гусянку». Чем легче управлять: ишаком или большой машиной? Вот я и кричал, чтобы крутили хвосты своим ишакам.

– Испугался?

Курбанов в ответ молча отвернулся.

Когда Ремизов остановил свои БМП в назначенном месте, за Чарикаром, вблизи расположения мотострелкового полка, для встречи автомобильной колонны, к нему подошли штабные офицеры.

– Слушай, командир, а ты здорово разобрался. – Светловолосый капитан в наглаженной форме, с легким запахом одеколона, оттеняющим запах дорожной пыли, со значением покивал головой: – Чувствуется хватка мастера.

– Закуривай, – протянул ему пачку сигарет другой капитан, чуть полноватый, флегматичный, явно перехаживающий своего «майора», окинул его новым оценивающим взглядом. Ремизов отказался от сигарет, и он продолжил: – Двести чеков ты, конечно, сэкономил, но иногда лучше извиниться и заплатить. И весь этот базар с раздавленным ишаком был бы улажен.

Молодой офицер посмотрел на него с вопросом, совершая одно из самых важных открытий в своей жизни – он понял, зачем люди придумали деньги.

По песчаной гарнизонной дорожке навстречу Ремизову, поблескивая стеклами очков и расплываясь в широкой улыбке, шел Марков. Одетый в новое полевое обмундирование, ухоженный, посвежевший, в сверкающих туфлях, он походил на настоящего штабного начальника, инспектирующего свои владения.