Юрий Мещеряков - Панджшер навсегда (сборник)

– Эй, чурки! Второй раунд! Прямо сейчас! – Он намеренно их оскорблял, чтобы разозлить, чтобы они отдали ему его шанс. И они его отдали.

– Что ты сказал, козел? – Дуйсембаев резко развернулся. И натолкнулся взглядом на зрачок автомата.

– Постой, постой, – придержал его Оспанов, – это уже интересно.

– Вам обоим пи…ц. Это вы у меня сейчас «яблочко» будете отплясывать.

Денисов остановился. Его руки, сжимавшие автомат, не слушались. Указательный палец на спусковом крючке вспотел. Автомат вздрагивал в такт горячим приливам крови. Нет. Нет. Денисов не стал бы и не смог бы стрелять в спину. Но они повернулись к нему лицом, заново оценили противника и медленно, прищурив раскосые глаза, пошли ему навстречу.

– Стрелять будешь? Кишка тонка, – бесстрашно усмехнулся Оспанов. В этот момент на его губах снова играла улыбка Джоконды.

– А-а! – дико закричал Денисов, со всей силы сжав спусковой крючок. Его трясло вместе с автоматом. Пули желтыми осами рвались из ствола на свободу, улетали в небо, бились в плоские камни на дне траншеи, вязли в бруствере, во влажных стенах окопа, в плотном теплом теле солдата Оспанова. Тот любил свою родину и порядок, гордился трудной службой в Афганистане и служил самоотверженно, но это не спасло его от расплаты. Солдат Дуйсембаев попытался бежать, но верный друг, прикрывший его вначале, рухнул навзничь, пробитый пулями, и теперь пули достали его.

Патроны кончились. Денисов сжимал спусковой крючок, безумный крик эхом угасал среди гор, а он продолжал вздрагивать, сотрясаться, словно кто-то бил его в грудь, в самое сердце. Из-за угла окопа, обезумев от своего и от чужого страха, выглядывал дежурный солдат-минометчик, и в его огромных глазах сквозь уходящий испуг и любопытство просвечивался немой вопрос. Зачем? Мы бы еще потерпели.

Заменщик прибыл к Ремизову с опозданием на восемнадцать дней.

– Капитан Хохлов, Сергей Анатольевич. Короче, Сергей.

– Годится. Артем. – Они крепко пожали друг другу руки. – Я чертовски рад, что наконец дождался своего заменщика.

Новый ротный с недоверием оглядывал огромное ротное хозяйство, пропыленную с изодранными фальшбортами броню, знакомился с людьми, которые, в свою очередь, на него взирали с недоверием, ведь именно он будет теперь отвечать за их жизнь. Ему дали три недели, чтобы войти в курс дел и быть полностью готовым к выполнению боевой задачи.

– Я тебе все расскажу, но сам знаешь, главное – это практика.

– Вначале было Слово, – с пафосом произнес Хохлов.

– Само собой, – не поняв, что он имел в виду, продолжил Ремизов. – Если все свести к одному слову, то суть вот в чем. Не суй свой нос, куда собака… э-э, хвост не совала. Любопытство и инициатива наказуемы. Не дошло? Тогда поясняю. Впереди тебя – артснаряд, гусеницы танка, щуп сапера – все что угодно, и только потом твой ботинок и ботинок твоего солдата. И никаких экспериментов.

– Дошло. Сначала техника и технологии, потом – люди.

– Теперь правильно. Знаешь, сколько мы за эту науку заплатили? Лучше и не знать, а тебе даром отдаю.

– С техникой я на короткой ноге, люблю повозиться с паяльником. Кстати, проверил несколько орудий. На всех надо выверку прицелов проводить, пристрелку делать. Как вы тут стреляли-то?

– Как положено. Вторая очередь всегда в цель. – Ремизов чуть замялся. – Мы машины получили в Термезе перед самым входом в Афган, а техническую документацию на них – три месяца назад, совсем недавно. Так я в нее еще ни разу и не заглядывал.

Хохлов старше лет на пять, но с самой первой минуты их знакомства он слушал коллегу с выражением почитания на лице, и хотя теперь Ремизов оправдывался, это ничего не меняло. Главное – люди.

– Артем, я-то в Союзе только этим и занимался. Мобилизационная готовность, техника на хранении и так далее. А ты… Ты настоящий командир, мне бы твой опыт. Ты заменяешься, уедешь, и все. А я во главе роты и – вперед, останусь один, спросить не у кого будет.

– Стоп, стоп. Впереди – дозор, потом головная походная застава, только потом управление роты. Как учили в автошколе…

– Дая…

– Я знаю, что ты это знаешь. Но это незыблемое правило. Закон. Если с ротным что случится, худо будет всем.

Вертолет загасил и опустил лопасти винта. В обратный путь он возьмет с собой Ремизова и Черкасова и еще трех таких же пилигримов с чемоданами и брезентовыми сумками.

Если вернуться на два года назад, в весну одна тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года? Сколько же, там, в том предвоенном времени, осталось мечтаний, наивности, любви! Так много, как уже не будет никогда. Вот эти глаза, полные счастливых слез. Вот беззаботная улыбка девочки-подростка на центральной улице Термеза. Вот расставание с надеждой на будущую встречу. Оно не тяготит, потому что будущая встреча так легка, так естественна, она обязательно состоится. Кто бы подсказал нам, когда мы прощаемся навсегда… А если представить, что будет впереди? Лютый холод обожжет лицо, подлая игла уколет в сердце. Впереди – обманутые ожидания. Впереди – еще не состоявшаяся боль, раны, смерть. Впереди – испытания, которые нужно достойно принять и преодолеть. Но вернуться на два года назад невозможно…

Провожать пришли не все, офицеры шестой роты продолжали нести службу на постах охранения. Новый ротный Хохлов, старшина Сафиуллин, техник Васильев. Старшина и техник стояли с печальными глазами.

– Вы что, мужики? – Ремизов смеялся, у него-то было хорошее настроение.

– Они прощаются. Мы им надоели как горькая редька, – неудачно сострил Черкасов.

– Ты там, замполит, не сдавайся. Поборись за себя, а нам будет тебя не хватать.

– Еще бы! Такого отпетого и отмороженного замполита, как я, разве где найдешь? – Он добился своего, и теперь смеялись все.

– Передавай приветы, командир, Ташкенту, Москве.

– Передам, обязательно передам. Ахмет, а ты принес то, что я просил?

– Принес. – Старшина достал из кармана гранату, протянул. – Вот, держи.

– Так, на всякий пожарный. Мы с замполитом теперь безоружные.

– Вы там давайте и безо всяких, и без пожарных. Счастливо до дома добраться. – Васильев обнял их по очереди. Потом старшина – он так и не сдержался и развел сырость.

– Нам что – день, и мы в Союзе. Вам здесь не горевать. Держитесь. Скоро и ваш черед. Ротного берегите. Он толковый, ему все интересно, но ему служить дольше всех.

Хохлов улыбнулся, пожал протянутые руки.

Вертолет оторвался от площадки, молодые офицеры прижались лицами к иллюминаторам. Домой, домой, но почему же так щемит сердце?

– Парашют на спине должен сидеть плотно. Ремни затянуты. Кольцо на груди, искать не придется, – педантично, монотонно, перекрывая гул турбины, кричал им в уши борттехник.